– Ну, вот видите? Ушел юным красавцем... одухотворенным, а вернулся...

– А он сейчас еще красивее! – вспыльчиво возразила Виктория. – А то, что он злой на всех, – так разве это непонятно? Вы бы посидели с его... да ни за что... Представляете? Семнадцать лет просидеть ни за что... – голос Виктории дрогнул, в глазах заблестели слезы.

– Нет... не представляю... не могу представить, – серьезно ответил Мессинг и покачал головой. – Хочу и не могу... страшно становится... честное слово, Виктория... страшно...

– Ну вот, а вы говорите, он такой озлобленный. Но это правда, что он стал много пить, и пьяный всегда старается обидеть меня побольнее... – с упреком проговорила Виктория. – Да я все от него вынесу, любые обиды, лишь бы он... любил меня...

И тут в буфете появился Витюша Подольский. Он был сильно навеселе, в углу рта закушена папироса. Его мутный осоловевший взгляд с трудом сфокусировался на сидящих вдалеке Виктории и Мессинге. Подольский остановился и долго пялился на них, потом нетвердой походкой направился к буфетчице.

Мессинг и Виктория сидели к буфету спиной и не видели Подольского. Они смотрели друг на друга, и Виктория тихо спрашивала, волнуясь и едва сдерживая слезы:

– Я много раз хотела спросить вас, но боялась... Всегда считала себя сильной и уверенной, считала, что добьюсь всего, чего хочу. Но, кажется, силы мои кончились...

– Вы так молоды, Виктория, и говорить об этом просто глупо... Вы просто измучились и устали... – сказал Мессинг.

– Наверное... – Виктория пальцем смахнула слезу с уголка глаза. – Я знаю, вы всегда говорите правду, потому и боялась... Скажите, он любит меня? Он не бросит меня?..

Она смотрела на него страдающими глазами и ждала. Мессинг на несколько секунд прикрыл глаза, потом попросил:

– Дайте вашу руку...

Он взял ее за руку, легонько сжал и долго молчал.

– Вы будете вместе, Виктория... он любит вас... но жизнь эта принесет вам много страданий...

– Кончай врать, Мессинг, – раздался над ними голос Витюши Подольского.

Мессинг и Виктория вздрогнули. Разом обернулись. За спиной Мессинга со стаканом водки в руке стоял Подольский и пьяно и зло улыбался. Он повторил:

– Кончай врать доверчивым и несчастным душам... Могу поспорить, что ни одно твое предсказание относительно этой прекрасной девушки не сбудется. Во-первых, мы не будем вместе, во-вторых, я ее не люблю, и, в-третьих, страдать от меня она, естественно, не будет.

– Я буду счастлив, если так случится, – ответил Мессинг.

– Значит, будь счастлив, Мессинг. – И Подольский выпил стакан до дна, фыркнул, утер мокрые губы рукавом пиджака и добавил: – И проваливай, тебя дома жена больная ждет.

Мессинг поднялся, взглянул на Подольского:

– До свидания... – и повернулся к девушке: – До свидания, Виктория. Все будет хорошо...

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Подольский и вдруг стал декламировать:

Ха-ха-ха! – снова громко захохотал Подольский.

Буфетчица встревоженно поглядывала в их сторону. Виктория резко встала, схватила Подольского за руку:

– Виктор, прекрати немедленно, умоляю тебя...

– Все будет хорошо, – повторил Мессинг и не спеша пошел из буфета.

– Это ты Сталину говорил, когда перед ним оракула разыгрывал?! – вслед закричал Подольский.

Мессинг не остановился и не оглянулся.

Врач только что сделал Аиде Михайловне укол и теперь протирал ваткой место укола, потом положил шприц в подставленную медсестрой металлическую ванночку. Аида Михайловна лежала на спине, на подушках, неподвижным взглядом смотрела в потолок. Потом глубоко, с облегчением вздохнула и закрыла глаза.

Врач был пожилой, с седой аккуратной бородкой и усами, в очках в тяжелой роговой оправе. Белый халат накинут на плечи поверх костюма. Рядом, около кровати молодая медсестра держала в руках медицинский саквояж, сосредоточенно перекладывая в нем лекарства и инструменты.

Мессинг стоял чуть в стороне. Врач подошел к нему, сказал вполголоса:

– Это хорошее обезболивающее, Вольф Григорьевич. Она поспит, и ей будет много лучше... Поздновато вы к нам обратились, голубчик.

– Какое обезболивающее?