Шрифт:
– Это радует, – опять улыбнулась Аида Михайловна. – Пустячок, а приятно...
– А что, действительно приятно... Будем в Сокольниках гулять... зимой на лыжах кататься, будем читать по вечерам... чаи гонять, в шахматы играть...
– Завораживающая перспектива... – тихая улыбка не сходила с лица Аиды Михайловны. – Знаешь, Вольф, мне придется пожить подольше, а то ты без меня... долго не протянешь... ты ведь совсем не умеешь жить, Вольф...
Мессинг снова перестал есть, долго смотрел на жену, пожал плечами и пробормотал растерянно:
– Наверное, ты права... действительно не умею... и теперь уж не научусь...
– Ты ешь, Вольфушка, ешь, дорогой...
– Я ем, ты же видишь... – И Мессинг вновь склонился над тарелкой, доедая омлет, вдруг спросил. – А как ты поняла, что я голодный?
– Сама удивляюсь, как же я догадалась?
Господь немилостив к жнецам и садоводам,Звеня, косые падают дожди,И прежде небо отражавшим водамПестрят широкие плащи.В подводном царстве и луга, и нивы,А струи вольные поют, поют,На взбухших ветках лопаются сливы,И травы легшие гниют...Мессинг читал стихи глуховатым ровным голосом, потом посмотрел на Аиду Михайловну. Она лежала с закрытыми глазами.
– Ты спишь, Аида?
– Нет... Помнишь, в сорок втором на Новый год нам подарили маленькую баночку черной икры?
– Помню, конечно... а что такое? Тебе захотелось икры?
– Нет, нет, Вольф, я просто вспомнила... читай дальше... замечательные стихи. А как твои ноги, болят?
– Немного...
– Ты шерстяные носки надеваешь?
– Конечно. Вот, посмотри, если не веришь. – Он поднял ногу в тапочке, задрал брючину.
Аида Михайловна приподняла голову, удостоверилась и сказала:
– Тебе обязательно надо показаться Николаю Федоровичу. С ногами шутить нельзя, Вольф, – она вытерла испарину со лба и вновь закрыла глаза.
– Так читать или не надо? – спросил Мессинг.
– Читай... Да, Вольфушка, давно хотела тебе сказать – ты меня в больницу не отдавай, – неожиданно проговорила Аида Михайловна. – Операция бесполезна, так я лучше дома...
– Откуда ты знаешь, Аида. Сергей Михайлович говорил...
– Я знаю, – властно перебила Аида Михайловна. – И я хочу умереть дома...
– Что ты говоришь, Аида...
– Не надо, Вольф. Лучше читай...
Он сошел с троллейбуса и медленно, прихрамывая, двинулся вниз по улице Горького... По тротуару густо текли прохожие... толкались, обгоняли друг друга и почти не смотрели по сторонам. Яркими огнями светились витрины магазинов. Мессинг медленно дошел до Елисеевского, с трудом открыл тяжеленную дверь.
В гастрономе – огромное количество прилавков и к каждому тянулись очереди покупателей. Стоял слитный гул голосов и шарканья ног по мраморным плитам. Ослепительно сияли хрустальные люстры на высоком потолке с красочной лепниной. Мессинг медленно подошел к гастрономической витрине. За стеклом теснились рыбные деликатесы – осетрина и скумбрия горячего и холодного копчения, балык, пирамидки консервных банок – печень трески, частик в масле и томатном соусе, шпроты. Отдельно располагалась пирамида больших и маленьких банок с черной икрой.
Вольф Григорьевич встал в очередь и медленно двигался к продавцу, продолжая смотреть на банки с черной икрой. Потом достал из кармана пиджака несколько сложенных пополам мелких денежных купюр, поморщился и убрал деньги обратно в карман.
Наконец подошла его очередь, и продавщица вопросительно посмотрела на Мессинга. Обычная женщина – средних лет в темном крепдешиновом платье с вырезом и белом переднике поверх платья. Мессинг внимательно взглянул ей в глаза, словно притягивая к себе. Женщина взяла с витрины две банки черной икры, завернула их в бумагу, потом взяла батон колбасы, потом большой кусок балыка, тоже завернула, потом отрезала большой кусок ветчины, отмотала связку сарделек, сложила в пакет несколько банок печени трески и пару банок шпрот. Гору свертков она придвинула поближе к Мессингу, глядя на него и не говоря ни слова. Тот достал из кармана пиджака сетчатую авоську, положил в нее свертки и медленно пошел от прилавка, мгновенно растворившись в толпе покупателей.
Вольф Григорьевич продвигался к дверям гастронома, ссутулившись и глядя перед собой остановившимися глазами. Вдруг резко повернулся и пошел обратно, сталкиваясь с идущими навстречу людьми. Он вернулся к прилавку, плечом отодвинул очередного покупателя и выложил из сетки два свертка – балык и колбасу. Так же быстро отошел от прилавка и стал энергично пробираться сквозь толпу, к дверям.
Продавщица растерянно смотрела на свертки с продуктами...
Когда он вышел из магазина, как раз подошел троллейбус, и Мессинг ринулся в толпу у остановки, пробиваясь к задним дверям...
...Он ворвался в квартиру, прошел, прихрамывая, на кухню, достал из кухонного стола нож-открывалку и осторожно вскрыл стеклянную баночку икры. Потом отрезал два ломтя от батона и стал аккуратно намазывать на хлеб толстый слой черной икры. Положил бутерброды на маленькую тарелочку и пошел в спальню.
Аида Михайловна спала, лежа на спине, и лицо ее было спокойным. Мессинг поставил тарелочку на тумбочку рядом с кроватью, сел на стул и взял в руки томик Ахматовой. Но не читать не стал, а сидел и смотрел на спящую жену... На тарелочке чернели два бутерброда с икрой...