– Наше дело постельное... – улыбнулась она. – Ну и, конечно, скатерти, салфетки, шторы... Так что мы из прачечной-то, бывает, по нескольку дней не вылезаем, иной раз и заночуешь там, чтобы с утра пораньше за работу приняться. Графиня строгая очень – сама каждую простыню смотрит, каждую скатерть, салфетку...

Во время всех этих разговоров Цельмейстер сидел в дальнем углу залы, за небольшим столиком, не прислушиваясь и не вмешиваясь.

В помещение вошел слуга с подносом, накрытым крахмальной салфеткой, бесшумно направился к Цельмейстеру. Тот оживился, потер ладони, заулыбался:

– Наконец-то! А я уже заждался вас, любезный. Что вы нынче нам приготовили? Чем удивите?

– Пани Франя специально для вас старалась, – с важным видом ответил слуга, откидывая салфетку и составляя на стол перед Цельмейстером многочисленные тарелочки с разными кушаньями.

– Хорошо быть любимцем главной кухарки дома Чарторыйских, – довольно потер ладони Цельмейстер. – Моя бы воля – жил бы здесь всегда!

– Сыр рокфор ранний... сыр богемский... сыр эльзасский... – расставляя кушанья, говорил слуга. – Ветчина пармская... окорок брауншвейгский... салат – тут порей добавлен, капустка... редьки немного... Пани Франя на свой вкус составляла...

– Родной мой, твои слова что музыка Чайковского.... – закрыв глаза, Цельмейстер склонился над столом и нюхал каждое блюдо по отдельности. – Ах, какая симфония...

– Суп протертый попозже подавать?

– Попозже, любезный, попозже...

– А вино мозельское прикажете сейчас?

– Что за вопросы, любезный мой олух? Конечно, сейчас!

Они сидели за столом в углу залы и обедали. Цельмейстер умудрялся есть сразу с нескольких тарелок, чмокал, чавкал, блаженно прикрывая глаза и качая головой:

– Ах, как вкусно! Ты знаешь, Вольф, я даже готов подумать о снижении суммы гонорара.

– Боюсь, его совсем не будет, – ответил Мессинг, намазывая паштет на хлеб.

– То есть? Не пугай меня, Вольф! Напрягись... ты, вижу, от безделья совсем разбаловался и превратился в сибарита! Да, да, не смотри на меня честными еврейскими глазами! Они на меня не действуют, потому что у меня такие же честные и еврейские глаза.

Мессинг коротко рассмеялся, покачал головой, потом проговорил:

– Почти всех просмотрели... они все чистые... Понимаешь, они совершенно открыты моим вопросам, нисколько не смущаются, не прячутся, и я уверен, к краже они никакого отношения не имеют...

– Значит, в замке побывал кто-то чужой? – спросил Цельмейстер.

– Граф Чарторыйский категорически это отрицает. В покои графа, особенно туда, где хранятся фамильные драгоценности, чужой проникнуть не мог.

– Значит, мог, если брошка пропала. Или все-таки вор среди своих...

– Я этого ни в одном из них не увидел, – ответил Мессинг. – Все честные люди...

– Ну, положим, такую брошку слямзить мог и честный, – усмехнулся Цельмейстер.

В это время тяжелая дверь в залу приоткрылась и заглянула смешливая румяная девичья физиономия. Она смотрела на Цельмейстера и улыбалась.

Цельмейстер подмигнул ей, послал воздушный поцелуй. Девушка прыснула от смеха и скрылась.

– Чудная девушка... Марысей зовут... влюбилась в меня, как кошечка... ласковая. – Цельмейстер продолжал быстро жевать. – А в постели, Вольф, просто чудо...

– Перестань... – поморщился Мессинг.

– Господи, когда же ты влюбишься хоть в какую-нибудь юную пастушку? Или на тебя так подействовал негр в постели той дамы, что ты решил стать монахом?

– Перестань, я тебе сказал, Питер. Надоели, ей-богу, твои похотливые развлечения...

– Ох, ох, какие мы нравственные и неприступные... – покачал головой Цельмейстер.

Дверь в залу распахнулась шире, и на трехколесном велосипеде вкатился мальчик лет одиннадцати с непропорционально большой головой, сильно выступающим лбом и близко посаженными к переносице глазками. Неразборчиво напевая какую-то песенку, мальчишка прокатился по залу, не обращая внимания на двух взрослых людей, и выкатился в дверь, продолжая бормотать.

– А это кто? – встрепенувшись, спросил Мессинг.

– Мальчик, – усмехнулся Цельмейстер. – Видимо, сын кого-то из прислуги.

В это время вошел слуга, приблизился к столику, поставил темную бутыль вина и два бокала.

– Извини, любезный, кто этот мальчик на велосипеде? – спросил Цельмейстер.

– А-а... это сын дворецкого, – улыбнулся слуга. – Катается по всему дому... Вы знаете, дворецкий очень переживает за него... Он таким родился...

– Слабоумным? – спросил Мессинг.

– Ну да. Вы догадались? Хороший мальчик, послушный, но... вот беда... учиться не может, ничего не запоминает...