Шрифт:
– Ма… ма-ма! Ма-маменька! – судорожно надрывал он пересохшее горло, кашлял, глотал слёзы и продолжал:
– Не уходи!.. Не ходи туда!.. Не оставляй… Не оставляй меня!..
Не знаю, что на меня нашло, но я не стала сопротивляться, крепко прижала его к себе и, чуть сама не расплакавшись, произнесла:
– Всё будет хорошо, малыш…
Ребёнка точно ударило током, когда он услышал мой голос. Мальчик стал резко вырываться от меня, крича сквозь безутешные слёзы:
– Уйди! Уйди, злая тётя! Ты не моя мама!..
Он, обессилев, не устоял на ногах, ещё бы чуть-чуть, и мог разбить себе голову, но я вовремя подоспела, не дала ему упасть на асфальт, а сама больно стукнулась мягким местом. На сей раз он не стал сопротивляться, а вымолвил хриплое «спасибо», опасаясь смотреть мне в глаза.
– Ты чего? Боишься меня, что ли? – спросила я, собираясь протереть его красное от слёз личико платком, что отыскался в карманах халата. Ребёнок весь затрясся. – Я мальчиками и девочками не питаюсь.
Мне выпала возможность получше присмотреться к новому знакомому. Он был совсем ещё пацанёнком, лет пяти, не больше. Давно не мытые светло-рыжие кудряшки слиплись, а в больших детских травяного цвета глазах я нашла следы потери, боли и неугасшее желание дарить тепло другим и быть хорошим. Его слегка курносый носик был забит, а когда мальчик немного успокоился, стали чётче видны веснушки, рассыпанные по лицу.
– Меня зовут Полина. Смотри, как я умею! – представившись, я подумала его немного отвлечь и попыталась скорчить смешные рожицы. Видимо, я была в этом деле той ещё неумехой, либо он был настолько опечален, что не реагировал на мои старания. – Артисткой мне не быть, – пришлось признать досадную действительность. – Скажи, я седая и морщинистая?.. Меня сегодня тут все старухой называют…
Ребёнок помотал головой, но продолжал хмуриться и держать щёчки надутыми.
– Прекрасная, как сказочная принцесса? – продолжала я, вздёрнув нос и растягивая губы до ушей. Он вновь ответил тем же жестом, заставив меня упасть с небес на землю. – А какая? – поинтересовалась я с недовольным выражением лица.
– Девочка. Большая. Волосы кудрявые, рыжие. Глаза зелёные. Курносая, – мальчик медленно выговаривал каждое слово, окинув меня с головы до ног.
– Спасибо! – сказала я, не пряча радости. Убедившись в том, что я такая, как всегда, я будто избавилась от тяжёлого груза, повисшего на душе. – Может, мы подружимся.
– Нас с мамой в деревне не любят…
Лишь после этих слов до меня дошло, кто он: сын некой рыжеволосой особы, что не так давно погибла здесь… Я тоже рыжая, и бедный ребёнок, находясь в глубоком горе, чуть было меня с ней не спутал.
– Я – не они, – молвила я вполне серьёзно. – Как тебя звать?
– Митя, – ответил он охрипшим голосом.
По состоянию Мити несложно было догадаться: он нуждается в пище и воде. Инстинктивно проверив карманы чужого халата, что всё ещё находился на мне, я обнаружила старинные монеты, которые были в обороте лет тридцать-сорок назад. Я понимала – вряд ли удастся что-либо на них приобрести, но я не могла оставаться равнодушной к страданиям ребёнка. Пусть я не представляла, насколько могут переплестись наши судьбы, но в нём чувствовалось что-то своё, родное. Странное ощущение заставляло моё сердце сжиматься, и я наметила себе наиболее важную цель – раздобыть для Мити еду и питьё любой ценой!
– Подожди меня тут немного, – сказала я, погладив запутанные волосы малыша, и, собравшись искать магазин, добавила:
– Скоро буду!
– Полина!.. Не уходи! – выкрикнул Митя с тревогой, схватившись за полы халата дрожащей рукой, но, увидев строгую гримасу, отразившуюся на моём лице, разжал пятерню и, отдалившись, тихо заключил:
– Ты не вернёшься…
Я мигом сменилась в лице, приблизилась к нему и протянула мизинец. Митя не спешил отвечать мне взаимностью, тогда я положила руку на сердце и с уверенностью проговорила:
– Я вернусь!
Малыш не сказал ничего на прощание, но, когда я отдалилась, чуть слышно прошептал:
– Я буду тебя ждать.
* * *
Отыскать неказистый магазинчик, что был единственным в деревушке, не составило особых хлопот. Кассирша оказалась невнимательной и, называя меня всё той же «бабой Дусей», не сказала ни слова насчёт устаревших монет. Приняла их и даже согласилась дать в долг товары, на которые не хватило денег. Батон хлеба, литр молока – всё, что я приобрела за деньги. Продукты в долг продавщица давать отказалась, а расчёску и ношеную, но чистую одежду и то, что необходимо для плетения фенечки, – согласилась. Укрывшись в кустах, я сменила противный халат на клетчатый сарафан, обулась и, прихватив «покупки», понеслась к мосту, ощущая, как горят ступни.
Митя был точно там, где я его оставила. Какой-то старик грозил ему палкой, обзывая бесёнком, заявляя, что тот должен «отправиться за мамашей». Вместе с негустой толпой единомышленников за спиной дед намеревался заставить малыша шагнуть за край моста.
– Моё терпение на исходе! – закряхтел старик, его морщинистое лицо стало пунцовым. – Не испаришься сам, так мы поможем! Тебе не место на земле!
– Полина придёт, – упрямо повторяли разбитые детские губы; на плечах мальчика появились новые синяки. – Я должен ждать! – продолжал он, будто не замечая боли и горьких слёз, что текли по щекам. – Она обещала…