Издалека, из-за островов, плавающих в океане, донесся шум, словно бы над водой шел вертолет, натянутый стрекот винтов эхом отскакивал от воды и уносился в пространство. Лурье вытянул голову:

— Что это?

— Град идет, — расстроенным голосом пояснил Москалев.

— Этого нам еще не хватало.

— Град тут, Юра, выпадает каждый день.

— Откуда здесь можно позвонить?

— Только из магазина, ближайший телефон там.

— Я сейчас… Жди! — Лурье проворно поднялся и длинными быстрыми шагами, похожими на прыжки, понесся к главному местному "маркету", град поджимал, находился уже близко, надо было спешить.

Вернулся он минут через пятнадцать, сосредоточенный, хмурый. Подхватил фляжку с виски, молча разлил, чокнулся и только потом сообщил:

— Американца на месте нет, будет через три дня…

— И как тут быть?

— Очень просто. Я оставлю тебе номер телефона, ты позвонишь ему и договоришься о встрече. Добраться до него сможешь?

— Как-нибудь…

— Ну и лады. Что ему сказать — не мне тебя учить…

— Найду слова, — пообещал Геннадий, хотя, честно говоря, сомневался в этом, — все зависело от того, насколько хорошо американец знает испанский язык… По-русски он, конечно, ни бе ни ме ни кукареку, а по-английски Геннадий, в свою очередь, тоже ни бе ни ме…

— Если американец заинтересуется темой икры, все будет в порядке.

— Я постараюсь, чтобы заинтересовался, — пообещал Геннадий, поднял свой крохотный стакан. — Пошли в вигвам — град подходит.

Едва переместились в вигвам, как по стенкам жилища с сатанинской силой замолотил град, оглушил и Лурье, и Геннадия. Лурье, морщась кисло, показал пальцем себе на уши, потом повел бровью на стопку и очень лихо, по-армейски быстро выпил ее.

Геннадий, в свою очередь, дал понять гостю, что "процесс пошел", как коряво выражался последний советский генсек, и так же лихо, в один глоток, опустошил свою посудину.

Американец появился у себя в конторе через четыре дня, Геннадий не стал медлить и поехал к нему: вдруг с легкой руки Лурье что-нибудь выгорит, вдруг вместо Чили икру закупят Штаты или лонго-майор острова Робинзона Крузо (если, конечно, там есть свой вождь), американец войдет в икорную долю и продвинет бизнес…

В общем, надежда на американца была, — хотя и слабенькая, не длиннее воробьиной лапки, но, честно говоря, была.

Луис сговорился со своим родичем, у которого была машина, и тот подвез Геннадия прямо к цветастому щитовому дому фактории, который занимал мистер Самуэль, — так официально величали американца; транспортную услугу Геннадий должен будет отработать рыбой и поставить родичу Луиса пять "поросят" — сальмонов. Икру Геннадий мог забрать себе — рыбьи яйца по-прежнему не интересовали настоящих вижучей…

Ждать русского родич не мог, гаркнул что-то на прощание, прыгнул в свою таратайку и, громко треща мотором, пуская длинную струю белого спиртового дыма, отбыл. Таратайка его по происхождению была бразильской и работала на техническом спирте.

Американец оказался тощим дедом с серыми кустистыми бровями, согнутый временем в корявый вопросительный знак, с пальцами, украшенными крупными золотыми перстнями и бледными губами, выдававшими главную хворь хозяина — у этого человека было больное сердце.

— Ну-с, молодой человек, что вам велел передать мне господин Лаурье? — на вполне сносном испанском спросил мистер Самуэль.

Москалев неторопливо, сохраняя достоинство, стал рассказывать о цели визита, описал процесс приготовления самой вкусной в мире красной икры и неожиданно засек, что лицо деда-американца начало потихоньку преображаться и приобретать неприязненное выражение.

Через несколько минут американец зевнул и поглядел на дорогу, проходившую под окнами фактории.

— А где ваш автомобиль, на котором вы приехали? — скрипуче, с одышкой поинтересовался он.

— У меня нет автомобиля.

— А кто, кроме Лаурье, может поручиться за вас?

— Никто, только Лурье.

— Два раза Лаурье и больше никто?

— Больше никто.

— Приехали вы на двадцать минут позже назначенного времени. — Мистер Самуэль задумчиво помял пальцами подбородок, покачал головой. — Нет, ничего у нас с вами, молодой человек, не получится. Я занимаюсь вином, могу дать тебе бутылки три-четыре на продажу, — неожиданно, переходя на "ты" произнес американец. — Попробуй их продать… Посмотрим на результат и от этого порога будем танцевать. Согласен?

Геннадий вздохнул:

— Нет, не согласен.

— Ну, тогда на нет и разговора нет.

Чувствуя, что в глотке возникло что-то жесткое, давящее, Москалев поднялся со стула:

— В таком разе простите, мистер Самуэль, за беспокойство. — Сделал несколько крупных резких шагов к двери и через пару мгновений очутился на улице.

В Пурео он добирался на ржавом разбитом автобусе желтого цвета, — в Штатах такие автобусы обслуживают школы, а когда они отрабатывают свою норму, то попадают не под пресс, где их обычно превращают в плоские металлические лепешки, а на палубы специальных барж, отправляющихся в Южную Америку. Там им находят достойное применение и еще лет десять — пятнадцать автобусы пылят по дорогам разных стран, перевозят людей, пока окончательно не превращаются в ржавь.