Какой еще бизнес можно попробовать? Вновь наладиться в океан за рыбой? Но здесь у него окажется столько соперников, что даже арифмометра не хватит, чтобы всех их сосчитать. Заняться продажей чего-нибудь? Например, авокадо. Не фрукт это и не овощ, а что-то среднее, странное, в непростую минуту изобретенное природой…

Однажды на острове Пасхи он зашел на ферию — местный рынок и увидел, что под толстым деревом, на котором висели плоды авокадо (в Чили авокадо зовут пальтой), сидит индианка-рапануи и продает товар, сорванный с этого же, совершенно ничейного дерева. Сорт был хороший — черная пальта.

— Почем товар? — спросил Геннадий у индианки.

— Семьсот песо за штуку.

Кучеряво, однако. Геннадий оглядел дерево — плодов было много, индианка оборвала лишь две или три нижние ветки, сложила авокадо кучкой.

— А если я сорву авокадо с дерева сам?

— Рви, — равнодушно разрешила индианка. В конце концов, она продавала не плоды, а свой труд, только то, что было затрачено, чтобы сорвать с ветки черную пальту.

Геннадий потянулся, сорвал два плода — обед теперь был у него в кармане, авокадо, присыпанное солью, — первоклассная еда, блюдо, на сто процентов состоящее из "овощного масла"… Но если говорить о бизнесе, то капитала на продаже этого "масла" не сколотишь — слишком дешево стоят плоды "черной пальты". Надо придумывать что-то другое.

Самое лучшее — возить туристов по островам, — Робинзона Крузо, Пасхи, Сала-и-Гомес, Десоласьон и, конечно, Чилоэ: пусть любители открыть пошире от удивления рот обозревают местные примечательности, это достойный товар. В программу обязательно включить суровый мыс Горн — на любителя… Это может приносить доход. Но для того, чтобы плавать по островам, нужна яхта. А где ее взять, на какие шиши купить? Нет шишей.

Выходит, и этот вариант отпадает. Не будешь же возить туристов на обычной весельной лодке или надувном плотике… В общем, все упиралось в деньги, в мятые засаленные бумажки, пахнущие рыбой, чужим потом, машинным маслом, ветром чилийских просторов, океанской солью, прокисшей кухней и нужником — всем, что составляет жизнь нашу, является мотором, но денег не было, и руки у Москалева опускались сами по себе, словно бы из них была выкачана вся кровь.

Жизнь его была закольцована, шла по замкнутому кругу, упиралась в вигвам, в арендованные сеть и лодку, в контакты с немногими вижучами, среди которых главным для Геннадия был Луис, в купаниях в собственном озере, вода в котором казалась ему сладкой, мытьем порошком "Омо" и все. Вырваться из этого круга было почти невозможно, чтобы вырваться, опять-таки были нужны деньги…

Что делать, что делать? Этого он не знал. Все чаще он думал о том, что пора поставить на осточертевшей жизни точку. Плохо только, что лежать он будет не на православном кладбище, не среди своих…

Какую веру исповедовали вижучи, он не знал. Наверное, поклонялись своим огромным каменным идолам. А может, и нет…

Он не думал, что сорвется, думал удержаться, но не получилось — сосед Луис подкинул ему целую флягу дешевого спирта, Геннадий на нее клюнул: из пяти литров жгучей жидкости, которой впору заправлять бульдозеры и самолеты-всепогодники, можно сделать много вкусной бормотухи — ликеров, настоек, наливок, даже бальзамов и запеканок, водочных смесей и еще чего-нибудь.

Собственно, не это стало причиной того, что он клюнул на спирт — слишком муторно, тяжело было на душе и другого способа снять тяжесть, кроме как спиртом, он не видел.

За поселком он наткнулся на заросли дикого барбариса, пробившегося из земли на белый свет сквозь камни… Набрал целый пакет жгучих, кислых, как отрава, очень душистых красных ягод, в вигваме высыпал две горсти в кружку и раздавил черенком весла — получился вполне симпатичный сок, от которого десятками валились под ноги и мухи и комары, а птицы старались облететь жилье Москалева стороной.

Спиртом он наполнил две литровых бутылки, разбавил кипятком, чтобы отрава эта меньше резала горло, и закрасил ее барбарисовой кислятиной.

Когда хлопнул половину кружки, то чуть с ног не свалился — не бормотуха получилась, а ядерное топливо, жидкость для заправки баллистических ракет, либо что-нибудь еще покруче… Геннадий не замедлил плюхнуться на небольшую, исполосованную топором-мачете деревянную скамейку и затих.

Не дай все-таки бог завалиться, всадиться головой в бочку, заменявшую ему печку и спасавшую в холода, разрушить ее. Хуже этого вряд ли что можно придумать для его быта…

Очнувшись, он снова налил себе в кружку ядерного топлива, примерно четверть, не больше, выпил и опять словно бы получил удар по голове, промычал что-то невнятное и отключился.

Продравшись сквозь липкий сумрак сна, он оказался в светлом, ярко освещенном пространстве. Это была вода, в которой отражалось белое, словно бы вываренное небо, вода плескалась ласково, щекотала слух. Неожиданно неподалеку от него проплыл кусок берега, плотно заросший ивняком. Ивняк в Чили не водится, нет его тут, — значит, Геннадий в беспамятной одури видел родные места — Амур или Зею, в следующий миг до слуха его донесся мягкий стук мотора, и все встало на свои места — он плыл по реке на катере.