Шрифт:
Кто же я? Лишь тишина прозвучит мне в ответ.
Судьба! Я жил, в душе храня
Осколки Песни. Не собрать
Теперь их никогда воедино!
Один навек застыл в груди
И бьётся, боли вопреки.
Повернуть бы время вспять
И сложить, как было!
Есть ли надежда для обречённых?
К Арде насильно приговорённых?
Тех, кого гложут чёрные мысли,
Кто обречён напрасно трудиться?
Пустой я вижу эту жизнь.
Но в Бездну всякий смысл!
Не жалею, нет! Ни о чем! Нисколько!
Нет! Хватит! Всё! Довольно с этим!
Я отринут Темой Песни.
Шаг вперёд, и где был я, лишь одни осколки!
Кто же я? Разум, ответь!
Я лишь осколок Создателя Песни!
Где я? Где я? Мир отражений,
Мёртвых надежд, напрасных стремлений!
Кто же я? Лишь тишина прозвучит мне в ответ.
— Забавно, — констатировала Майэ Ариэн, когда не знавшие, как реагировать на песню эльфы выразили сдержанные эмоции, — Айнур приняли облик Детей Эру, чтобы показать Творцу любовь к его Замыслу, а Дети Эру пытаются изображать Айнур. Знаешь, Канафинвэ, — пламенная дева игриво подмигнула, — и у тех, и у других получается крайне паршиво.
Примечание к части Песни:
"Гимн Деревьям" гр. Мельница
"Осколки" гр. Гаснет Свет
Суд Валар. Изгнание! Изгнание!
Каждое сказанное Валар слово будто бы наносило удар в лицо или спину, заставляя чувствовать желание собственными руками разорвать телесный облик каждого Айну — слишком прекрасный для столь гнилых существ.
Каждое слово ранило, но когда заговорила Валиэ Вайрэ, у которой училась искусству мать, Феанаро почувствовал, как из-под ног уходит опора.
Да, разумеется, все Валар заодно, они семья, это известно, но Вайрэ… Семья…
Осознание того, что в его собственном роду не было бы такого нерушимого единства ни в правоте, ни в неправоте, лишило способности дышать. По стенам поползли мелкие трещинки, с потолка посыпалась иллюзорная каменная крошка.
— Ты сам рушишь свой мир, Феанаро, — произнесла Вайрэ, опустившись около провала в Бездну в сияющий кокон из переплетённых дивным узором тончайших нитей. — Видишь, как жалко он выглядит? А ведь ты талантливый творец, можешь делать Арду прекрасной. Скажи, что думаешь о том, как исправить свою жизнь?
«Выплесни желчь», — вспомнил старший сын нолдорана, и с потолка что-то полилось.
Сжав зубы и попытавшись дышать ровнее, Феанаро попробовал думать о чём-то хорошем, но любое светлое воспоминание невольно приводило к болезненной развязке: любовь с Нерданель завершилась предательством, мать ушла, отец…
Мысли о сыновьях разбивались о врезавшиеся в сознание слова Вала Оромэ, попытка думать о наработках и открытиях напомнила вечное: «Как ты это сделал, Куруфинвэ? Уму непостижимо! Надо рассказать Валар! Спросить их мнение!»
«Нет! — выругался мысленно Феанаро. — Меня оно не интересует!»
Зал потемнел, совсем близко вспыхнула молния. Снова вздрогнув, тирионский принц с силой сжал кулаки.
«Пусть стараются! Пусть пугают! Им меня не сломить! У меня есть Сильмарили, думая о которых, я не вспомню зла».
Зал преобразился, засиял переливами чудесных красок.
— Вероятно, мы просто не знаем всего, — прозвучал ласковый проникновенный голос Валиэ Ниэнны, и рядом с Вайрэ появилась прекрасная дева с волосами из тёмного серебра.
Обычно Плакальщица выглядела пугающе необычно, но сейчас это была просто красивая женщина, глядя на которую невольно замечалось сходство с Мириэль, спящей в Садах Вала Ирмо.
— Не молчи, Феанаро, — продолжила говорить Ниэнна, — никто здесь не желает тебе зла. Каждый из Айнур хочет, чтобы в Арде или хотя бы в Валиноре царило всеобщее счастье, и нам необходимо разобраться, что толкнуло тебя на столь страшный шаг.
— Он просто не понимает, сколь великое зло сотворил, — пожала хрупкими плечами Эстэ, взяв мужа за руку.
— Надо объяснить! — захохотал воздушный тоненький Тулкас, и Манвэ посмотрел на собрата, смешав в глазах искренний ужас и осуждение.
— Мы это и делаем, — успокаивающе сказал Сулимо, — словами.
«Что-то незаметно», — подумал Феанаро, пытаясь дышать ровнее, чтобы сердце снова стало биться с нормальной скоростью.
Мысль о Сильмарилях вновь придала сил — даже Тулкасу не разбить дивные кристаллы, так что пусть поумерит пыл.
— Почему ты поднял оружие на брата? — спросила Ниэнна, и в этот момент за её спиной возникли две фигуры, одинаково прекрасные и мрачные, но совершенно по-разному отзывавшиеся в сердце: Владыка Намо был спокоен и даже слегка улыбался — в Тюремщике ощущалась несокрушимая мощь, которая отражалась и на лице, и в каждом медлительном жесте безмолвного Вала; возникший же рядом с ним Мелькор был практически противоположностью — смотря на Феанаро с наигранным пониманием и сочувствием, Айну многозначительно подмигнул Манвэ, поклонился Варде и сел прямо на пол, скрестив перед собой ноги.