— Ты забыл, принц, — обнажил клинок Глорфиндел, критически осматривая лезвие, — что мы идём не потому, что не можем и не хотим остаться. Мы идём мстить Феанаро за то, что он победил Моргота без нас.

— Почему все так уверены, что победил? — ещё больше погрустнел Турукано.

— Потому что мстить проигравшему не интересно, — Глорфиндел вогнал клинок в ножны. — И не делает чести мстителю.

— Ты не понимаешь, насколько ценна жизнь? — устало спросил принц, но тут же понял, что не получит желаемого отклика: если Лаурэфиндэ и понимает, всё равно смотрит на смерть совсем не так, как Турукано. Живёт, не заглядывая вперёд.

Неподалёку раздался жалобный плач ребёнка, но на этот раз принц нервничал зря: малыш играл на ледяной горке, сделанной кем-то из большого сугроба, дети толкались, и мальчик неудачно упал. Через мгновение уже никто не плакал, снова зазвенел смех.

— Привет вам, Второй Дом Нолдор! — крикнул издалека Айканаро. — Вы тоже с количеством дров прогадали? Или не оценили ещё? Мы идём в Аман за брёвнами и углём. Можем сопроводить тех, кому тоже здесь слишком холодно.

Глорфиндел и Турукано переглянулись.

— Мне кажется, — стиснул зубы военачальник, — за дровами уйдут многие. Особенно женщины. Они очень хороши в добыче угля и не представляют жизни без рубки деревьев.

— Что нам делать? — окончательно опомнился сын Нолофинвэ, даже взбодрился.

— Ты же принц! — рассмеялся Глорфиндел. — Решай, как не допустить массовой лесопилки.

— Поговорю с отцом, — снова закутался в шарф Турукано. — Мне не нравится то, как я бы поступил, не будучи связанным обстоятельствами.

— Обстоятельствами?

Турукано промолчал. Видя, как неумолимо приближается шатёр отца, Нолдо хотел только одного: скорее закончить разговор и провести время с женой. Да, он здесь из-за Эленнис, да, она пролила кровь собратьев, но… Она такая красивая…

Примечание к части Тангородрим Погасшие навек окна

На улицах было пусто и очень тихо. Мерцающая отражённым светом звёзд пыль, падающая с неба и осевшая на зданиях и дорогах, вовсе не украшала, а делала пейзаж ещё более пугающим, подчёркивая черноту погасших окон.

«Неужели здесь больше никто не живёт, кроме неё? — от подобных мыслей становилось ещё страшнее. — И как она может находиться среди этого безмолвия и тьмы?! Она всегда была такая… Яркая…»

Впереди замерцал огонёк. Его свет был блёклый, нагоняющий тоску. Лучше уж пусть совсем не будет освещения, чем… Такое!

— Госпожа Анайрэ, — поклонилась эльфийка, облачённая в траур, — я провожу тебя к госпоже Нерданель. Она ждёт. О твоей карете позаботятся слуги.

Видя подсвеченное жутким блёклым фонарём отмеченное печатью глубочайшей скорби когда-то прекрасное лицо служанки Нерданель, супруга Нолофинвэ снова подумала, что приехала напрасно: на сердце станет ещё тяжелее.

— Прости, что спрашиваю… — с трудом выговорила Анайрэ. — Кого ты потеряла?

— Всех, — ответила служанка, и в голосе прозвучал глухой скрежет камня о камень: такой звук издаёт мраморный саркофаг, когда задвигают крышку, чтобы навсегда скрыть мертвеца от живых. — Но я не уйду в Лориэн, пока моя госпожа не направится туда.

— Нерданель собирается к Вала Ирмо? — Анайрэ вдруг подумала, что её собственное решение покинуть дом и отправиться лечить страдающую душу — поспешное. А супруге Феанаро и подавно нечего делать в Лориэне!

— Нет, — мрачно ответила эльфийка со страшным фонарём. — Не собирается.

Это стало очень приятной новостью. Вообще… Лориэн ведь… Хорошее место. Всё-таки не стоит отказываться от идеи исцелить сердце, погостив у Ирмо и Эстэ. А Олорин, часто появляющийся в Садах, очень участливый, всегда готов помочь, выслушать, утешить…

Дом, в котором жила Нерданель, очень изменился с последнего визита Анайрэ. Тогда ещё был совсем ребёнком Тьелперинквар, у Финьо только должна была родиться Финдиэль, и… И…

— Не плачь, госпожа, — холодно прозвучал пугающий голос служанки. — В Валиноре не место слезам. Только если они от смеха.

Анайрэ вздрогнула.

— Мы на месте, — сказала эльфийка и погасила фонарь.

Из-за высокой полупрозрачной двери раздался знакомый и одновременно чужой голос:

— Заходи, подруга.

Огромная зала, ранее служившая для игр многочисленным детям, гостившим здесь, теперь была пустой и полутёмной, освещённой такими же чудовищными огнями, как фонарь служанки. Ни мебели, ни украшений, ни зеркал… Лишь заготовки для скульптур стояли по углам, около окон и прямо перед дверью. Нерданель, закутанная в несколько шалей, словно ей очень холодно, непричесанная и усталая, отложила в сторону лист бумаги со странной схемой будущей скульптуры.