Шрифт:
Примечание к части Цитируется песня Г. Сукачёва "Знаю я, есть края"
Мой сынок...
Небо над Валинором заполняли белые искорки и торжественная песнь менестрелей Валар, возносящих хвалу сотворённой Эру дивной Арде, но в покоях бывшей королевы, всё ещё гостившей в одном из многочисленных замков брата, звучала мелодия отчаяния.
Ах, мой сынок,
На какой из чужих дорог
Стынет сердце твоё на снегу?
Я молитвой тебе помогу.
Ах, неспроста
Так уныло сияет звезда
Над далёкой, чужой стороной,
Над твоей и моей судьбой.
Перебирая струны огромной арфы, на которой когда-то играла дуэтом со старшим сыном, Индис, забывшая об изысканных нарядах и украшениях, сидела одна среди прекрасной утвари, красивейшей мебели, дивных картин и скульптур, крошечных фонтанчиков и стекающих по колоннам водопадов, незаметная и поблекшая. Вдова короля Финвэ понимала: ей никогда не вернуть власть, что бы ни говорил и ни предпринимал интриган-брат. Но сейчас, когда пламя амбиций и оскорблённого самолюбия неумолимо угасало, сердце полнилось чувством невосполнимой потери.
Мне бы быть звездой,
Той, что над тобой.
Видеть, что ты рядом, и что живой,
Радоваться вместе рождению дня,
Хрупкую надежду в душе храня.
Если снова бой —
Вся моя любовь
Устремится первой, теряя кровь.
Мы уйдем от нашей с тобой войны
И моей невысказанной вины.
Ноло… Где ты сейчас?..
Индис чувствовала, её сын страдает: материнское сердце не обмануть. Бывшей королеве казалось, она готова всё отдать, лишь бы вернуть своего мальчика, от которого когда-то мечтала избавиться, домой. Пусть он невыносимо похож внешностью на отца, пусть такой же упрямый и амбициозный, как его ненавистный сводный брат! Пусть!
Но он ведь самое дорогое, что может быть у матери…
Ах, мой малыш,
Среди улиц, домов и крыш
Неприкаянно, чуть дыша,
Заплутала моя душа.
Ах, неспроста
Так упрямо твердят уста:
Все пройдёт, и весенней порой
Ты вернёшься, мой сын, мой герой.
Индис знала — брат наблюдает за ней. Скорее всего, понимает и осуждает одновременно, и, разумеется, снова промолчит. Ингвэ редко высказывает своё мнение, и даже для подданных у бывшего владыки никогда не были припасены долгие речи. Вот и сейчас он просто молча постоит в стороне, незримой тенью поприсутствует среди кружащей в воздухе безнадёжной тоски, сделает для себя выводы, а потом исчезнет, растворится в лабиринте коридоров, смешается с пёстрой толпой слуг, верных воинов и многочисленных членов семьи.
А для Индис останутся лишь сожаления.
Мне бы быть звездой,
Той, что над тобой.
Видеть, что ты рядом, и что живой,
Радоваться вместе рождению дня,
Хрупкую надежду в душе храня.
Если снова бой —
Вся моя любовь
Устремится первой, теряя кровь.
Мы уйдем от нашей с тобой войны
И моей невысказанной вины.
Ах, мой сынок,
На какой из чужих дорог
Стынет сердце твоё на снегу?
Я молитвой тебе помогу.
Примечание к части Песня Л. Гурченко "Молитва"
Не переступить через любовь
— Почему ты не сдержал слово, Морьо? — раздался за спиной глухой голос, и Карнистир, показывавший двум маленьким эльфам, как правильно держаться в седле с мечом в руках, на мгновение замер.
— Кано, не сейчас, — процедил сквозь зубы Феаноринг, — сыновья моего лучшего воина просили научить их верховой езде.
— Почему именно ты это делаешь? — Макалаурэ выглядел не намного лучше, чем после битвы в Альквалондэ. Разве что мог ходить без помощи. — Если их отец великий воин, пусть сам и обучает.
Карнистир загадочно ухмыльнулся.
— Уделяя внимание будущим воителям, я делаю приятно их матери. И отцу, разумеется.
— Сделай приятно мне, — с усилием выдавливая из себя настойчивость, произнёс Макалаурэ. — Сдержи слово. Ради… Ради памяти отца, Морьо. Если на всех остальных тебе плевать. Ты обещал найти тех, кто поможет пойти в Ангамандо. И сам же утверждал, что с Дориатом лучше не заключать военных союзов, особенно, для такого личного дела. Я мог бы договориться с Амдиром, но… Ты связал руки мне, а сам бездействуешь!
— Вызови меня к себе для беседы, — отрезал Карнистир, давая понять, что разговор продолжать не намерен, — наместник. И я расскажу, зачем нужно сажать в седло малолеток, давая им в руки мечи убитых в Битве-под-Звёздами воинов. Кстати, ты хорошо придумал, назвать наше величайшее сражение так. Это поистине поэтично.
Дальнейшие слова отвернувшегося к мальчикам Морифинвэ были демонстративно адресованы не брату, и менестрель пошёл вдоль городских стен, осматривая сооружения. Башни, большая часть которых была ещё не достроена и до середины, отдалённо напоминали Форменоссэ, а, может, Макалаурэ просто слишком часто и много думал о пленённом Морготом брате.