Невысокая, худенькая и остролицая девушка с огромными светло-зелеными глазами и шикарной гривой огненно-рыжих волос, спускающихся до пояса крупными волнами. Пожалуй, не встреть Женька незнакомки в синем зале, был бы очарован.

— Упс… а я белкой в нем была, да? — спросила она, указав на платье.

Женька кивнул.

— Вот же… — смахнув пару рыжих шерстинок, она сморщила курносый носик и поправила рукав, — свинья. Я толком трансформацию не завершила — так от него сиганула. Теперь платье в шерсти. Ужас! Ну хоть не порвала, а то совсем оконфузилась бы.

В отличие от оборотней, которыми пестрел мировой фольклор и фэнтезийные сериалы, метаморфы оставались голышом лишь в самых крайних случаях, когда не успевали спрятать одежду под шерстью.

— Почему он вас преследует?

Достав бархатную черную резинку с закрепленным на ней крупным бриллиантом, она завязала высокий хвост и улыбнулась нежно-розовыми губками:

— Нравлюсь. Я ведь красивая, да?

— Конечно, — подтвердил Женька, вызвав у белки звонкий смех.

— Мой спаситель! Когда-нибудь и я тебе пригожусь. Вот увидишь. Понадоблюсь, Белку позови, — произнесла она, чмокнула Женьку в щеку и, не говоря больше ни слова, юркнула за дверь.

Обычно, рабочее время Женьки заканчивалось ближе к полуночи, после чего он с чистой совестью шел домой отсыпаться. Однако сегодня Эд решил его задержать: поил вином до двух часов ночи, а потом отправил отдыхать в подсобку. Помещение без окон, со стенами, выкрашенными светло-бежевой краской, выглядело на удивление уютно, несмотря на ряды коробок, сваленных у противоположной от входа стены. В углу стоял шкаф с книгами и тумбочка, в которой лежало одеяло и подушка. Широкий и длинный диван, покрытый шерстяным пледом в белую и серую клетку, казался удобным. Здесь было тихо, но Женька терпеть не мог спать на новом месте. Он и к собственной квартире привыкал где-то с неделю, вскакивая от любого постороннего шума за окном.

И все потому, что один настырный вепрь счел источником всех своих бед именно Женьку. Сначала Григорий демонстративно гулял в кабаньем обличии у входа, затем ему надоело и, став человеком, он вытащил из-за пояса пистолет, помахал им перед камерой и, гордо выпятив грудь и опасно выставив челюсть, ушел в ночь.

— Только бы не пристрелил кого-нибудь, — пробормотал Женька.

— Ничего-ничего, — сказал Эд и похлопал его по плечу. — Чем метаморф агрессивнее, тем тупее. У него сейчас мозгов не хватит к случайному прохожему прицепиться, только о тебе думать будет, представляя, как на клыки насадит и копытами забьет.

Женька поежился, представив:

— Спасибо, напарник, утешил.

— На здоровье, — фыркнул Эд.

— Гриша у нас отходчивый, — просипел Щукр. — Пересидеть только нужно.

И Женька ушел пересиживать, уверенный в том, что на новом месте не сомкнет глаз. Вошел, покосился на книжный шкаф — если с бессонницей не справится, наверняка отыщет что-нибудь любопытное — присел на диван и провалился в сон, полный синего неба, хлопанья крыльев и соколиного клекота, почему-то воспринимавшегося смехом.

Проснулся он в пять утра, причем отдохнувшим и бодрым. Рань несусветная, но раз взглянув на часы, закрыть глаза снова он не смог. Тело было бодрым и легким, требовало действий; месть свиньи-переростка не беспокоила, и море казалось по колено.

К городу медленно подкрадывалось утро. Уходила на мягких кошачьих лапах ночь. Выползали из подъездов зевающие собачники вместе со своими питомцами; проносились машины по пока свободным шоссе. Вряд ли кабан решился бы напасть на него в светлое время суток. Он, вероятно, дрых дома без задних ног.

— Растет… растет город, — звонкий девичий голосок он услышал, еще не добравшись до входа и хлебосольного стола с пузатым самоваром и конфетами (от завтрака Женька сейчас не отказался бы). — Казалось, лишь вчера деревенька стояла небольшая: и полусотни дворов не набралось бы, вокруг леса шумели да протекала река. А вот, гляди ж, и река уже охвачена каменными берегами, и леса стоят притихшие да смирные. Коли обитает в них леший, очень редко безобразничает и кругами водит, вряд ли обращает внимания на людишек неучтивых, поскольку разумеет: не они в гостях у него, а наоборот.

Белка сидела на стуле и, прихлебывая чай из большой красной в белый горох кружки, рассказывала Ксении сказку. Девочка привычно устроилась на коленях у Эда, болтала ногами, но слушала внимательно, не перебивая, улыбаясь лишь глазами и уголками губ: знаю, мол, знаю.

— И не осталось более ничего от прошлых времен, разве только кто-то вдруг споткнется на ровном месте или вздрогнет от чьего-то холодного прикосновения — значит, по плохому месту прошел. Или вот метро. Замечала, как удивительно течет в нем время? То проносится мимо, задевая вскользь крылом, а то тянется едва-едва?