Мэгги ближе к полуночи явилась к нам с контрабандным отчётом:

— Аманда цела и невредима, на данный момент мы выяснили, что в ней нет никакого оружия или скрытой опасности. Она уже села составлять письма с рассказом о произошедшем, а вот речь даётся ей плохо, и она в целом слаба: измерение Тварей не похоже на наш мир, а она провела там столько времени…

— В какой роли? — жёстко спросил Артур.

— Пока не до конца понятно, но, судя по всему, сначала пленницы.

— А потом?

— Узнаем завтра. Она сейчас снова спит. Будь хоть немного милосерднее, Артур, — укорила его медсестричка.

Эдинброг резко и шумно втянул воздух, потом на мгновение закрыл лицо руками. А когда он убрал ладони, Мэгги уже ушла.

— Ладно. Да. Хорошо. Может, пойдём к себе? — устало вздохнул Артур. — Сегодня явно уже ничего больше не случится.

Мы молча вернулись в спальню.

Всё время, которое я провела в душе, Артур сидел за столом, бессмысленно пялясь в окно. Я вышла из ванной и не решилась его окликнуть. Только неуверенно потопталась за спиной, погладила притихшего Уорхола — кот явно почувствовал перемены в доме и теперь бродил молчаливый, сама покладистость. А потом сделала две вещи.

Во-первых, достала из корзины для бумаг свой выброшенный туда вчера билет до столицы и разгладила его.

Во-вторых, тихо зашла в свой старый вольер и легла спать там. Узкая койка была холодной и туго заправленной.

«А ведь всё было так хорошо», — тоскливо подумала я, засыпая.

Но в ночи я проснулась.

— Эй, — Артур гладил меня по голове. — Почему ты сюда ушла? Я сначала и не заметил.

— Потому что, — голос у меня был сиплый со сна, — твоя девушка снова дома. Я не думаю, что с моей стороны будет этично и дальше играть её роль.

— Она не моя девушка. Ты моя девушка.

— Артур… — я прикусила губу, потом неохотно повернулась на другой бок, чтобы видеть его лицо. И чтобы он видел моё. — Ты сам говорил, что отпускаешь её, потому что она мертва. Если бы не её смерть — точнее, похищение, — ты бы до сих пор любил её, верно? А значит, наша с тобой история — всё же ошибка. Странный суррогат, порождённый незнанием того факта, что Аманда всё ещё жива. А я — всё ещё чужачка. Незваная гостья, которая выполнила наконец свою миссию и теперь может уходить. Отпуск в чужом мире закончился, и всё такое. Наверное, мы с тобой не зря так долго не решались открыть свои чувства — сама вселенная подсказывала нам, что не стоит спешить. Что тебе надо всего лишь подождать, и твоя старая любовь вернётся к тебе. Ну а я. Не

знаю. Получила, наверное, какой-нибудь урок — и могу отчаливать.

В неверном лунном свете я видела его лицо, осунувшееся и бледное. Огромные карамельно-карие глаза — всполохи осени, пока ещё прячущейся за горизонтом, но всё же упрямо приближающейся — потускнели от боли.

— Значит, так, да? — спросил он. — Ты так легко готова от нас отказаться? Забрезжила единственная сложность в отношениях — и ты уже даёшь обратный ход?

— Я… Да нет же! Я не даю обратный ход. Я просто не хочу стать обузой для тебя, не хочу. — следующие слова дались с трудом, — чтобы ты отверг меня.

— И поэтому решила первой меня отвергнуть? — его брови насмешливо взлетели вверх.

Чёрт. А ведь он прав.

Вместо ответа я вдруг разрыдалась.

Артур молча лег рядом, прижал меня к себе и уткнулся подбородком мне в макушку.

— Ну и трусиха же ты, — нежно прошептал он.

Я сглотнула.

— Я просто боюсь поступить бесчестно. Оказаться злодейкой, которая насильно удерживает тебя, мешая ступить на твой истинный путь.

— Не переживай: это невозможно, — его голос был сонным и добрым. — Когда дело касается чувств, меня нельзя удержать насильно где бы то ни было. Никого нельзя. Так что. Скажи: если убрать твой страх оказаться отвергнутой и твой ужас при мысли о том, чтобы стать тюремщиком для моего сердца, остаются ли у тебя ещё какие-то сомнения?

Я задумалась, пытаясь распутать и проанализировать весь тот хаос из мыслей и чувств, что бурлили внутри меня. И одновременно ругая себя: Эдинброг и так весь на нервах, а я устроила сцену. Ну кто так делает?

С другой стороны… Даже несмотря на мой идиотизм, то, что мы обсуждаем это сейчас, — однозначно лучше, чем если бы мы молчали ещё несколько дней, во время которых я ходила бы всё с более траурным лицом, пока и вовсе не сделала бы какую-нибудь глупость. Говорить друг с другом открыто, а не домысливать — всегда хорошая стратегия. Жаль, что я иногда забываю об этом.

— Других сомнений у меня нет. Я хочу быть с тобой, Артур, — наконец тихо проговорила я, чувствуя, как что-то взволнованно сжимается у меня в груди при этих словах. Ведь они открывали дорогу другим, более серьёзным признаниям. — А у тебя. есть какие-нибудь сомнения?

Однако Эдинброг уже провалился в сон. Его теплое дыхание щекотало мне затылок, а приобнявшая меня рука стала очень тяжёлой. Не желая будить его, но чувствуя, как жутко у меня затекли ноги, я попыталась устроиться поудобнее. В какой-то момент сквозь шорох тканей и мое сосредоточенное сопение прорвался еле слышный шёпот: