Предательница–любовь, которую она всё время прятала в глубине сердца, вспыхнула, как костер, опаляя весь разум и тело.

Девушка не видела, как Тимофей сел на поваленное дерево и, обхватив руками голову, шептал:

— Почему? Почему?...

Прибежав домой, взмыленная, как беговая лошадь, она опустилась на скамью и горько заплакала.

Малаша подошла и обняла её, тихо поглаживая по спине.

— Тихо, тихо, хорошая моя. Всё образуется потихоньку, — шептала она.

— Ничего не образуется. Так и будем рвать сердце друг у друга. Живём почти на одной улице, хоть из дома не выходи. Успокоилось сердце немного, а только увидела его и всё — сорвалась! Как жить–то дальше? Где взять силы? — шептала девушка ей.

Что могла она ей ответить? Кто не пережил такой любви, никогда не поможет и правильного ответа не подскажет.

— Время лечит: пройдёт немного и успокоится твоё сердце, — шептала Малаша ей в ответ.

Только бы убрать препятствие в лице Тимофея, но только куда ему деваться из деревни?

Если только хорошо подумает и отстанет от Оливии: приткнётся к своей жене, а там и детки внимание перетянут. А вдруг не перетянут?

«Ох, горька будет жизнь у них. Триединый, помоги!» — прошептала Малаша.

А утром Оливия нашла свою поклажу на пороге дома, поняв, что это он принес её из леса.

В этот же день она с Марьяшей отправилась в лес за ягодами, решив, что надо ей как–то справляться с этой задачей.

Прятаться и бояться встреч с ним — это значит признать своё поражение.

А то и так судачит вся деревня, что она не выходит из дома и прячется. Всё никак не успокоятся языки, обмусоливая каждое её действие.

То слух ходил, что Оливия с разбойниками была связана и поэтому осталась жива: она догадывалась, от кого этот слушок.

Только он быстро затих он за неимением доказательств. Не барствовала она, а работала не хуже других.

И вскоре все пересуды замолкни, по крайней мере, на улице. Пришли ранние холода, и кумушки уже сами сидели по домам, лишний раз стараясь не выходить из жилищ.

В этот год пришла зима раньше положенного срока, накрыв землю снежным ковром.

А молодые девчата так же собирались на посиделки, но уже там они занимались больше делами: пряли и вязали.

В такие зимние вечера к ней частенько приходила Дарья, и они занимались так же рукоделием, сидя за столом под зажжённые свечи.

Подружка рассказывала новости, и нет–нет, а разговор касался Тимофея.

Оливия узнала от неё, что нет мира в его семье. Ему домом стала кузница, и стал он походить на угрюмого медведя.

Фроська пыталась поскандалить, только он так посмотрел на неё, что после его ухода она полдня икала от испуга.

— Представляешь, как она его испугалась! Икоту успокоить не могли, — смеялась Дарья.

Разве можно что–то утаить в деревне? На одном конце чихнут, а на другом — здоровья пожелают.

Из правдивых уст Дарья знала, что Тимофей домой приходит только переодеться и поесть, и опять в кузню.

— И только скажи ему поперёк, — так посмотрит своими тёмными глазищами, что дух вылетает, — подытожила она разговор.

— Так были голубые у него глаза, как небо, — удивилась Оливия.

— Скажешь! Голубые. В них сейчас бушует только буря с грозой, а не голубое небо,— ответила она девушке.

— А может правильно, что вы с ним не поженились? Лютый он стал,— продолжила она.

— В каком смысле?

— Так видела, как он Фроську вожжами учил. Лежит она на земле, а он обхаживает её. Потом взял за волосы и прорычал, что если ещё будет ему подсовывать дрянь, то прибьёт. Я думаю, что она опять хотела его травой опоить и в постель уложить. Вся деревня знает, что она соломенная жена.

Не подходит он к ней, не милуется. Может, он и прав, что проучил её, дуру, только уж больно страшный вид у него был. Я сама перепугалась и тёку дала от их дома, — после недолгого молчания продолжила Дарья.

— Может, жизнь его сделала такой? Поживи с той, которая не нужна, и всё старается травой опоить, — задумчиво ответила Оливия.

— Может, ты и права, — уже задумалась Дарья. — А пусть поучит Фроську! Мне её ничуть не жаль! Чужой каравай оттяпала, да и подавилась! — и Дарья весело подмигнула Оливии.

Разговор утих, и они углубились в работу и каждая в свои мысли.

С ними за компанию сидела и Марьяша, которая училась вязать на спицах, но ей нравилось больше вышивать.

Показав ей вышивку ришелье, та постепенно втянулась в это занятие.