— Но ты выжила, — утвердительно сказал я.

— Да она не до смерти травила, — легко отмахнулась Драгана. — Я там просто вся прыщами пошла.

Ну, дела сердечные, они такие. Ничто так не радует сердце девушки, как прыщ на лице соперницы.

— А как ты с Ондатрой-то подружилась?

— Да жила я в этом лесу. Правда, меня только старики сейчас и помнят. Ондатра вот помнит.

— Ты же не лесная, — удивился я. — Как они тебя пустили жить?

— Так они себя каким-то отдельным видом не считают. Раз могу в лесу жить, значит, лесная. Ну, у меня здесь милый дружок был, вот и жила.

У меня уже начало складываться впечатление, что вся жизнь Драганы целиком и состояла в путешествии от дружка к дружку. Впрочем, от высказывания своих впечатлений я мудро воздержался.

— Занудой он был редким, — тем временем продолжала она вечер воспоминаний. — Всё нудил, чтобы я ему детей рожала, желательно побольше, и девочек.

— А ты не хотела? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Я же не собиралась всю жизнь в лесу прожить, — резонно объяснила она. — И что мне потом — детей здесь бросать? У меня дети лесными были бы, а лесные без леса жить не могут.

— Но ты ему это объяснять не хотела?

— Я что, дура полная? — хмыкнула она. — Говорила, что не получается.

Ага, ещё один пример изящного иносказания. Формально правду сказала, а то, что собеседник понял немного не так, так это его проблемы.

— Он растения разводил, очень всякую зелень любил. Как он меня достал своими цветочками и кустиками, Кен, ты себе не представляешь, — вздохнула она. — Поверишь, нет — я как сбежала от него, так года два не могла на зелень смотреть. Уехала в пустыню к муслимам. Пошла в сераль к султану, интересно было. Там меня и притравили, девки в гареме злые.

— Ты в гареме была у султана? — потрясённо переспросил я.

— Ага, у истинного, — хихикнула Драгана.

— А что, есть ещё и не истинный?

— Нет, они оба истинные, — засмеялась она. — А друг друга считают погаными еретиками. Муслимы, которые в пустыне, по вере разделились, вроде какое-то изречение пророка по-разному толкуют, я не вникала. Друг друга ненавидят сильнее, чем иноверцев. Долго ко мне вязались, чтобы я их ислам приняла, мне в конце концов надоело, поехала в Африку колдунов посмотреть.

— И из гарема отпустили?

Драгана посмотрела на меня, как на слабоумного.

— Ну да, глупый вопрос, — признал я.

Действительно, кто бы её удержал? Уж точно не гаремные евнухи.

— До чего интересно некоторые люди живут, прямо завидно, — вздохнул я.

— Не завидуй, Кен, — Драгана засмеялась и некоторое время не могла остановиться, — тебя всё равно в султанский гарем не взяли бы. Фатих Второй не по этому делу был. А вот про Нашми поговаривали. Хотя скорее всего, врали — они любили друг про друга какую-нибудь пакость присочинить.

— Всё ты поняла, что я имел в виду, — тоже засмеялся я. — Кто-то вот путешествует, мир видит, а я так и сижу в Новгороде, зарабатываю деньги, которые мне, в общем-то, ни к чему. Завидно, конечно.

— Да не особо ты в Новгороде сидишь.

— Ну это же всё поездки такие, не для души, а по необходимости. Не как у тебя — пожила в лесу, потом поехала к султану, потом в Африку, когда султан надоел.

— Да ладно, — легко махнула она рукой. — Какие твои годы. Ещё поездите по миру. Я даже не удивлюсь, если ты где-нибудь вылезешь каким-нибудь корольком, с тебя станется. Ладно, что-то я слишком разговорилась.

— Ты не слишком разговорилась, — отрицательно покачал головой я. — Ты сейчас просто стала похожа на нормального человека, а не на себя обычную с бесконечными секретами и умолчаниями. И такая Драгана мне нравится гораздо больше, кстати.

К этому времени походка у неё окончательно выровнялась, и речь стала почти нормальной. Пьяной она больше не выглядела, и я с разочарованием осознал, что сеанс откровенных рассказов закончился. А жаль — она наверняка могла бы рассказать ещё массу интересного. Подпоить её как-нибудь ещё, что ли?

В дверь кабинета довольно требовательно постучали. Ну, не кабинета, конечно — назвать эту каморку кабинетом можно было только в шутку. Использовать её в качестве кабинета никогда и не предполагалось — Эрик зарезервировал её за собой просто для того, чтобы иметь возможность спокойно посидеть в одиночестве. Но постепенно там как-то сами собой размножились бумаги, и личный уголок для отдыха и в самом деле превратился во что-то вроде кабинета. Правда, подчинённые называли эту комнатку «командирской», но сути это не меняло.