— А меня не зовут, я сама прихожу, — она, пошло виляя бедрами, подошла ко мне так близко, что я ощутила вонь ее тела. — Слышь, ты, коза драная, собрала свои манатки и свалила отсюда. Усекла, лахудра?!

— Не смей грубить мне! — Не выдержала я. Брань — норма для местных жителей, но это не значит, что я спущу какой-то девке подобное обращение.

— Ты че такая тупая?! — прищурилась девица, — это моя поляна, я за нее Хмыреныша две ночи ублажала! Так что вали, или я тебе все космы выдеру, мать ургородская!

Она орала так громогласно, что наша перепалка привлекла внимание посетителей кабака. Они с любопытством оглядывались на дверь, не выпуская из рук глиняных кружек с пивом.

Повышенное внимание мне не понравилось. И уж точно шумный скандал не нужен, встречаться со стражниками в третий раз совсем не хотелось.

Я смотрела на девку, которая стояла вплотную, и чувствовала тошноту от омерзительного ощущения ее близости ко мне. Но отступить, значило сдаться. И я не двигалась, глядя прямо в глаза и стараясь передать все презрение, которое чувствовала.

— Можешь спокойно торговать своим телом, не претендую на такой мерзкий заработок. — ответила я выразительно глядя на ее отвратительную физиономию.

Девица на секунду замерла, а потом громогласно заржала, неприлично открыв рот и показывая гнилые зубы.

— Из благородных что ль? — отсмеявшись с интересом спросила она.

— Нет! — слишком быстро и слишком резко ответила я. И девка мне не поверила. Она довольно улыбнулась.

— Еще раз здесь увижу, — прошептала она с угрозой, — скажу Хмыренышу, что на его территории благородная сучка завелась. Любит он вас… чистеньких… невинных… поняла, леди.

Это обращение из ее уст прозвучало как ругательство.

Брань, грубость, вульгарные намеки — все это всколыхнуло что-то в моей душе, и ярость испытанная мной сегодня на ярмарочной площади нахлынули с новой силой. И стражи рядом не было.

Мои руки действовали сами. Я размахнулась и со всего маху отвесила девке оплеуху. Она не ожидала от меня такой прыти и отлетела в сторону, инстинктивно собравшись в клубок. Она была привычна к побоям и, сидя на земле, молча трясла головой, пытаясь прийти в себя. Но я не стала ждать.

Подскочила и пнула попытавшуюся встать девку, отправляя ее на землю. И совсем не ожидала, что она заверещит. Громко и пронзительно.

— Беги, дура! — заорал какой-то парнишка, — это Хмыреныша шмара. Он тебя уроет!

Мне два раза повторять не надо. Я рванула в сторону, краем глаза заметив, как из харчевни выскочил тот самый тип, который уже приставал ко мне и которого баба огрела лопатой. Этот точно меня «уроет» и еще на могиле попрыгает…

Покружив по городу, чтобы запутать следы, попробовала прибиться к другим харчевням. Но возле каждого маячили свои «шмары» и «Хмыреныши». Идти с ними на конфликт я не рискнула. «Уроют».

Пришлось возвращаться домой не солоно хлебавши. Обидно было до слез. Все мои планы рушились. Радовало только то, что на завтра у нас есть еда…

Сначала я услышала, как кто-то жалобно скулит. Потом увидела крошечную тень под стеной недалеко от подворотни.

— Лушка? — ахнула я и подбежала к сжавшемуся в комочек мальчишке. Он держал на руках Анни и тихо плакал.

— Мама! — кинулся он ко мне и прижавшись к коленям громко разревелся.

— Почему ты здесь? Что случилось?

— Плохие люди, — прорыдал малыш, — они выгнали нас.

Сердце замерло от понимания. По позвоночнику скользнул холод. Я беспомощно посмотрела в сторону подворотни, которая две ночи была нашим домом.

— Анни плакала, — продолжал рассказывать сын, — пришел дядька и прогнал нас.

Я сжала зубы, чтобы не выругаться. Бранные слова, множество которых я узнала за сегодня, так и рвались с губ. Хотелось кричать и ругаться от бессилия, от того, что ты ничего не можешь изменить. Если бы я могла, я бы кинулась в драку… махать кулаками я уже научилась…

Хотя стоило бы попытаться. Ведь там, в подворотне, осталось все наше имущество. Я осторожно, стараясь не шуметь, протиснулась через лаз. В нашей постели из старой лошадиной попоны честно украденной мной где-то в городе раскатисто храпел огромный, бородатый мужик. Судя по всему он сожрал всю нашу еду, запил хлебным вином и теперь спал довольный удачным вечером. Нечего было и думать, что я смогу выгнать этого громила из закутка, ставшего нашим домом.

Я тихо и осторожно сложила в одеяло то, что у нас было: старый рог, фляжку, котелок, одежду, в которой мы сбежали из замка, завязала узел и вытолкала его наружу. Злые слезы сами текли по щекам, ведь завтра нам снова придется голодать. У нас снова нет ни еды, ни денег.