Он прибежал через пару минут. Я еле удержала себя на месте, когда услышала за спиной его радостный голос:

— Ну, вот и все! Разменял. Держи, — он отсчитал мне восемь с половиной филдов.

— Я у вас еще тележку взяла, — искренне улыбнулась. Пронесло! — Посчитайте ее тоже.

Тележка обошлась мне в шесть гринок.

Я поблагодарила старика и хотела было уйти, как он остановил меня:

— А тебе комната, случаем, не нужна? Вижу я, не местная ты. А у меня соседка, вдова с ребятишками чердак сдает. Домик на окраине, под стеной, но зато недорого, три филда в месяц, и ее кухней можно пользоваться…

Три филда — это тридцать шесть гринок. По гринке в день за комнату и шесть за возможность пользоваться кухней. Это, действительно, не дорого. Я уже знала, меньше, чем за две гринки в день комнату в харчевне не снять. И это без кормежки.

— Нужна, — кивнула я, и через секунду получила адрес и напутствие:

— Вдову Селеса зовут. Ты скажи ей, что от деда Вихто пришла. Вижу я, ты баба порядочная, на гулящую не похожа. Ей такая и нужна. А то дети, сама понимаешь. Негоже им видеть, как баба в дом мужиков на ночь таскает.

Я поблагодарила старьевщика. И завернув сдачу в кусок тряпки, сунула его за пазуху. Там уже лежал кошелек Гирема. Я хотела выкинуть его еще утром, но не смогла. Слишком уж он был красив. Почти такой же, как в моей прошлой жизни. И решила, что раз я не собираюсь избавляться от кинжала, а я не собираюсь, мне же нужно хотя бы какое-то оружие, чтобы суметь себя защитить, то глупо будет выкидывать кошель. Если меня поймают, то все равно опознают по кинжалу.

Перед тем вернуться к тележке, купила большой мясной пирог за гринку. Есть хотелось страшно. Мои малыши хотя бы вчера вечером поели, а у меня уже два дня крошки во рту не было. Пирог пах так, что у меня кружилась голова. Я хотела купить кружку козьего молока, для себя и для Анни, но молоко на ярмарке продавалось только крынками. Пришлось покупать всю целиком. Вместе с посудой, заплатив вместо двух гринок — четыре. А крынка нам теперь пригодиться за молоком ходить.

Пообедали мы прямо там, где я оставила тележку. Пирог я разломила пополам нам с Лушкой. Вкусный же он был! Я пока Анни кормила, свою долю в один присест проглотила. И молока напилась.

От непривычной сытости стало клонить в сон. Глаза закрывались, я зевала не переставая. Лушка, вообще, так и уснул с пирогом в руке, не вытерев даже усы от молока. Я уложила их с Анни на тряпье, накрыла одеялом и, с кряхтением столкнув с места тяжелую тележку, покатила с рынка к крепостной стене, искать дом Селесы.

Дед Вихто отправил нас в ремесленный околоток, который располагался на другой стороне центральной дороги. За эти дни я, казалось, оббегала весь город, но на этих улочках еще не была ни разу. Дома здесь, в отличии от другой стороны центральной улицы, были вполне приличные.

Селеса жила в небольшой, аккуратной, бревенчатой избушке, спрятанной за высоким, сплошным забором. Я понимающе вздохнула, вспомнив свои проделки. Только такой забор и остановит мелких воришек. Не удивлюсь, если внутри еще злая собака. И верно, как только мы подошли достаточно близко, внутри загрохотал-залаял огромный пес.

Я остановилась у калитки, не зная, что делать. Ни звонка, ни колотушки какой-нибудь. У нас в деревне-то во двор гости без приглашения входили. Да и в дом частенько вламывались, не постучав. Но я же не знаю, какие здесь обычаи.

— Что надо? Я не подаю! — Раздался громкий женский крик.

— Комнату хочу снять, — ответила так же громко, радуясь благополучному разрешению вопроса, — меня дед Вихто отправил!

— Иду! — Послышались шаги. Женщина шла к калитке, покрикивая на собаку, — цыц! Все, Пый, хорош лаять. Хватит.

Но Пый ее не слушался и продолжал басовито гавкать, недовольный моим вторжением. Голос приближался, загромыхал отодвигаемый засов, калитка бесшумно отворилась, и передо мной предстала невысокая, пухленькая женщина. Таких я в прошлой деревенской жизни сотни повидала. Простоя обычная русская баба… волосы светлые из-под платка выбиваются, суконное платье по местной моде в пол и фартук. На ногах тапки кожаные. Вместо галош, видимо.

— Комнату на чердаке сдаю за три филда в луну. Деньги вперед. Кухней пользоваться разрешаю, если за собой убирать будешь. Но посуду и дрова надо свои иметь. Дети, — она бросила взгляд на тележку, — могут с моими во дворе играть. Старшие помогут, за маленьким присмотреть. Мужиков не водить, в комнате огня не разводить. Там от печи труба проходит, зимой тепло. Ежели согласна, проходи.

— Согласна, — кивнула я.

Она отодвинулась от калитки, давая мне возможность пройти во двор.

— Пыя не бойтесь. Он у нас умный, своих не трогает.

Пый оказался не таким уж большим, обычная дворняга. Он замолчал сразу, как мы вошли во двор, подошел, обнюхал, виновато взмахнул хвостом, мол, извиняйте, не хотел, работа такая. И, потеряв к нам интерес, ушел в будку. Спать.

— Меня Селеса зовут, — представилась с улыбкой хозяйка дома и кивнула на спящих детей, — у тебя двое?