– Мамочки мои! – подняла брови Лемпи. – Кто бы мог подумать! Наш Чемпион из нелюдей. Или как их там называют?

– Не знаю и знать не хочу, – угрюмо произнёс Тойво, взглянув на то место, где прежде лежали изуродованные останки, высыпанные из мешка Фабиусом.

– А я знаю, – ответила за него Лемпи. – Знаю точно, что такого человека, как Гаспар, ещё нужно поискать. И будь он хоть трижды страховидлом, я скорее с ним… – она причмокнула языком, – чем с этими уродами, которые режут малых детишек.

Тойво отошёл от крыльца, тоскливо оглядел «Мамочкин приют»:

– Да, знал я, всегда знал, что недолго тебе стоять моя хибарка.

– Не вешай нос, хозяин, – бодро отозвалась Лемпи. – Дорога на юг ведёт через каменоломни. Местные там бунтуют и не рады чужакам. Был у меня один дружок оттуда, здоровенный, как тур. Намаялась я с ним… Если все мужчины в тех краях такие зверюги, да к тому же с горячей головой, мерзавцам этим несладко придётся.

– Может, и так! – крякнул Тойво. – Только знаешь, что я заметил, покуда стоит этот трактир?

– Что, сердечный?

– Хорошие люди обходят его стороной, а подонков тянет сюда, как мух на мертвечину.

– Кто хороший, а кто плохой? – развела руками Лемпи. – Ты или я? Кукушка? Наш малыш Ахти? Главное, у нас всех под этой крышей есть семья и дом. И мы его даром не отдадим.

Трактирщик, хромая, поднялся по ступенькам, сощурился:

– Неужели? Я подозреваю, что ты здесь не навсегда, Лемпи-кудесница, Лемпи Рыжая Лиска, Лемпи-охотница. Не помню, чтобы ты где-нибудь оставалась надолго. А ещё эта старуха со своими предсказаниями…

Лемпи кокетливо подняла брови, смахнула с платья пылинку и, дурашливо выпятив подбородок, на цыпочках прошла в трактир, так ничего и не ответив Тойво.

Впрочем, молчание часто и есть самый красноречивый ответ.

Ахти, который всё это время прятался в конюшне, и слышал только отдалённые голоса, не подозревал о том, что за отряд приехал в «Мамочкин приют».

Тойво говорил, что боевые патрули и небольшие отряды регулярной армии Тауруса раньше часто заезжали в его трактир. Вот мальчик и решил, что это офицеры или солдаты.

Усмирив Верзилу – так он называл коня Гаспара, не зная настоящего имени скакуна, – Ахти позволил себе короткую разведку и припал ухом к воротам конюшни.

Он слышал ржание чужих коней, оклики мужских голосов и чей-то командный хриплый голос. В этом гуле он с трудом различил голоса Лемпи и, кажется, Тойво.

Шум усилился, раздался звук, словно кого-то вырвало, хохот солдат и хриплый голос, перешедший в крик:

– Кто скрывает гладышей, – заревел кто-то, – тот сам и есть клоп, навозник и уродец!

«Мы не скрываем гладышей», – подумал мальчик, и тут же по спине его побежали мурашки. Он обернулся на великанского коня, и его лицо вытянулось.

– Если ты оттуда, Верзила, – прошептал Ахти, – то и твой хозяин…

Его взгляд забегал по конюшне в поисках чего-то широкого, чем можно было бы прикрыть богатырского скакуна, но разве найдётся такое покрывало или такая попона, которые укрыли бы его с головой? И разве тех, кто зайдёт в конюшню, это остановит?

Ахти почувствовал себя жучком, запертым в берестяном коробе. Что, если солдаты придут сюда?

Нужно тихо вывести животных на задний двор, в лес. Только так он сможет сбежать, если что.

Конечно, Фиксу придётся оставить: с тремя конями ему не справиться. Да он и одного Верзилу не смог бы незаметно вывести: тот был упёртым, как и его хозяин.

Снаружи послышались тихие шаги. Ахти замер, покрылся потом. Шаги приблизились, а потом смолкли. Мальчик осторожно заглянул в щель между досками.

Посреди двора, за трактиром, стоял бледный худой юноша, всего на несколько лет старше Ахти. Он не был похож на солдата, но на поясе у него висела сабля в дорогих узорчатых ножнах. Новые сапоги и куртка, выглядели так, будто он только что принарядился на базаре. Юноша задумчиво жевал травинку и явно скучал.

Длинные волосы на его голове белели и торчали в стороны, как гусиные перья. Ахти и сам был русым от рождения, с голубыми, не по-детски строгими глазами. Но юношу будто обмакнули в белую известь. Он скорее смахивал на привидение с выцветшими глазами, и всё время щурился.

Заметив чучело, которое Ахти смастерил из грабель, мешковины и соломы, юноша улыбнулся, подошёл ближе. Внимательно рассмотрел нарисованный кусочком угля рот болванчика, сдвинутые брови и резко извлёк из ножен саблю.