– Луукас, брат, ну не сердись! – доверительно бросил клоун, протягивая руки. – Ну, разве ты не знаешь, что я шут гороховый? Моя работа – всех веселить! Скажи, чего ты хочешь?

Хватка Циклопа чуть ослабла. В конце концов, ему не следует навлекать на себя народный гнев, убивать на глазах публики известного артиста. Да и тратить силу грома на этого шута – себе дороже.

Командир Гончих набрал воздуха в грудь:

– Мы ищем предателя и душегуба, коего именуют…

– Кря-я-я-а! – Ориоль держал во рту свистульку и смотрел на него придурковатым взглядом. – Луукас, это привычка. Дурная привычка! Прости! – Клоун шлёпнул себя по руке, по губам, убрал свистульку за спину. – Прости, друг, продолжай и не обращай на меня внимания!

Циклоп быстро вытер нос цвета кирпича. Рука снова обхватила рукоять гром-трубки.

– Мы ищем предателя и душегуба, известного как… – Он выждал паузу. Клоун игрался со свистулькой, вертел её в руках, не поднимая головы. – Известного как Скорпион Таурусский!

Публика зашумела, задвигалась в темноте. Их бурная реакция вызвала у командира усмешку. Значит, скрывают. Значит, след взят верно.

Накрашенные углем глаза клоуна хитро сощурились.

– Кто-нибудь видел Скорпиона? – гневно бросил Ориоль в толпу. – Эй вы, голодранцы, почему молчите?

– Кто такой? Таких не знаем! – ответил тот же наглый голос с задних рядов.

– Послушай, Луукас… – Голос клоуна внезапно лишился игривых ноток, стал простым и даже усталым. – Послушай, я скажу только раз. Того, кого вы ищете, с нами нет. Тот, кого вы называете Скорпионом, вернулся в Чёрную Язву и сгинул там, клянусь тебе моей мамой. Не преследуйте больше нас. Этим вы ничего не добьётесь. Мы честные люди, работаем, трудимся. Зарабатываем себе на хлеб, а гладышей гоним прочь.

– Дай я вгоню этому балаболу стрелу в глотку, командир, – нежно попросил доселе молчавший Фабиус Мечехвост, пристраивая на колене самострел. – Больно сладко он поёт. И к матушке его никакого доверия. Она от такого ублюдка, небось, отказалась.

– Отставить! – услышал Луукас Краснолицый собственный голос, хотя губы его были плотно сомкнуты. – Слушай мою команду: всадникам спешиться!

У Фабиуса Мечехвоста отпала челюсть, самострел чуть не выскользнул из рук. Луукас Краснолицый вытаращился, не понимая, откуда звучит его голос! А отряд конников, привыкший к жёсткой дисциплине, вдруг начал исполнять приказ. Не все, конечно, но те, кто стоял за спиной Луукаса, и другие, сбитые с толку внезапной командой.

– Ко мне! – проревел голос, с точностью копируя все интонации командира.

Циклоп посмотрел на едва шевелящиеся губы шута-чревовещателя и вздрогнул. Жгучий пот брызнул из всех пор на теле командира. Обманщик! Подонок!

– Назад! – заорал Луукас. – К лошадям, идиоты! Он дурит вас!

– Поменяться лошадьми! – вторил ему поддельный голос клоуна.

Бойцы метнулись к лошадям. Но роковая ошибка уже была допущена. Всадники потеряли всего несколько секунд, чтобы прийти в себя, и этой заминки хватило для манёвра.

Зрители на трибунах зашевелились. Отсюда Луукасу сложно было понять, что они делали, но выглядело это так, будто у всех них разом зачесались уши. Клоун тоже заткнул уши пальцами, набрал в могучую грудь воздуха, – в губах он уже держал другую пищалку, необычной формы, сделанную из меди.

– К бою! – заорал командир, но его крик заглушил пронзительный высокий писк, ударил по барабанным перепонкам, заставил всадников сжать зубы от боли.

– И-и-и-и!

Рука Луукаса сама выхватила гром-оружие из-под плаща. Блеснул древний воронёный ствол. Палец лёг на тугой крючок, но нажать не успел.

Что-то розовое промелькнуло в воздухе на такой бешеной скорости, что командир едва успел разглядеть тонкую фигуру гимнастки, тут же исчезнувшую в вышине. В её руке блеснуло острое лезвие, напоминавшее косу.

Луукас Краснолицый, командир Гончих, с удивлением посмотрел на свою правую руку, которая почему-то перестала ему принадлежать и теперь в ореоле рубиновых капель падала на пол. Он неуклюже махнул культёй, покачнулся и рухнул вниз, орошая песок алой кровью.

Ещё до того, как командир упал, Гончие потеряли четверть отряда. Потускнел светящийся шар над сводом цирка, лопнул какой-то бурдюк над куполом, и непрошеных гостей осыпало блестящей чешуёй. Это вконец дезориентировало самых быстрых, даже Фабиуса Мечехвоста, который водил туда-сюда самострелом, но не нажимал на крючок, опасаясь задеть своих.

Двое бойцов справа и слева от него одновременно охнули и захрипели. Один из них, тот, что в деревне пытал старосту углями, схватился за рассечённую шею. Второй заломил руку и искал у себя между лопатками острый диск. Вытащить его из спины он не успел: из сумрака вылетело бревно, привязанное верёвками, и выбило всадника из седла.

«Четверо… – успел посчитать Фабиус. – Нас осталось четверо из семи».

Розовая фигурка пролетела мимо, и лезвие прошло в миллиметре от щеки Мечехвоста. Он выстрелил из самострела в темноту наугад, продырявил ткань купола. Лунный свет мгновенно нашёл прореху и вычертил ровный луч.