Изобразительные материалы представлены портретной живописью и картографическими материалами: обычными топографическими картами для продажи и открытого распространения; военными топографическими и этнографическими картами, составленными Артиллерийской палатой по распоряжению командующих королевскими войсками в Шотландии; планами фортов и укрепленных казарм; схемами сражений.

К портретной живописи автор обращался лишь в тех редких случаях, когда это было возможно при анализе восприятия и репрезентации Горной Страны ответственными за ее умиротворение чинами, поскольку не все их портреты можно рассматривать в качестве пропаганды успешной интеллектуальной колонизации Горного Края в конце XVII — первой половине XVIII в. [56] Внимание к портретам генералов Уэйда и Уотсона, представлявших разные этапы умиротворения гэльской окраины, способствует уточнению времени трансформации географического воображения Хайленда и географии «Хайлендской проблемы» от эмпирического познания местных реалий к их научно выверенной фиксации на военной топографической карте.

Картографические материалы были задействованы в интересах исследования существенным образом, так как источники этого вида являются в буквальном смысле самой наглядной иллюстрацией успехов и провалов интеллектуальной колонизации Горной Шотландии с точки зрения решения «Хайлендской проблемы». Более того, они являлись одновременно инструментами и результатами накопления колониального знания о крае в руках чинов, ответственных за его умиротворение и реформирование. Самый яркий пример — первая масштабная топографическая съемка Хайленда, завершившаяся составлением грандиозного по меркам своего времени «Военного обозрения Шотландии» в 1747–1755 гг. под руководством Дэвида Уотсона, генерал-квартирмейстера королевской армии в Шотландии, и при непосредственном участии генерал-майора Уильяма Роя — знаменитой «карты Шотландии герцога Камберленда» [57] .

Многие военные карты являлись составными частями этого масштабного картографического проекта. При этом процесс их составления был связан не только с описанием маршрутов в Горной Стране, но и с административным этнографическим контролем в Хайленде, поскольку военные отряды расквартированных в крае полков были призваны помимо ведения картографической съемки еще и следить за соблюдением введенного правительством в 1746 г. запрета на ношение «горского наряда» [58] . Таким образом, картографический материал позволяет уточнить не только воображаемую, но и реальную географию «Хайлендской проблемы» в конце XVII — первой половине XVIII в., полнее реконструировать процесс сбора и обработки колониального знания в рамках интеллектуальной колонизации Горной Страны, а также расширить устоявшееся представление о роли армии в этом процессе в ходе решения «Хайлендской проблемы».

Некоторые карты и схемы сражений правительственных войск и якобитов служили скорее средством выражения взглядов их составителей, чем отражением реалий на поле боя, топографической или этнографической ситуации в Горной Стране. Такова, например, составленная Джоном Бастидом схема сражения при Гленшиле между войсками генерала Джозефа Уайтмена и мятежными горцами и испанским десантом в 1719 г., на которой генерал восседает на белом коне, а горцы спасаются паническим бегством [59] . В этом же ключе следует рассматривать и карту кланов Горного Края, составленную в 1731 г. гравером и картографом Артиллерийской палаты Клементом Лемприером и являвшуюся, по сути, наглядным пособием к рапортам командующего в Шотландии генерала Уэйда [60] .

Таким образом, использованные в работе над книгой письменные и изобразительные источники позволяют охватить многообразие документов, относящихся к британскому присутствию в Горной Шотландии в конце XVII — первой половине XVIII в. Именно они являются наиболее показательными с точки зрения раскрытия сложного и многогранного процесса интеллектуальной колонизации Горной Страны в ходе решения «Хайлендской проблемы». Жанровое разнообразие, репрезентативность, высокий уровень информативности источников, нашедших применение в данной работе, позволили выявить основные аспекты изучаемой проблемы и представить целостную картину хайлендской политики Лондона.

В исторической литературе, имеющей отношение к Горной Шотландии в конце XVII — первой половине XVIII в., присутствует устойчивый интерес к определенному набору изучаемых проблем: движение якобитов (сторонников изгнанных в результате Славной революции Стюартов); уния, заключенная в 1707 г. между Англией и Шотландией, и ее последствия, включая споры о национальной идентичности; вопросы управления Шотландией в составе Великобритании, ее социально-экономического, политического и культурного развития [61] . Такая историографическая традиция побуждает при изучении интеллектуальной колонизации Горной Шотландии в ходе решения «Хайлендской проблемы» в конце XVII — первой половине XVIII в. оперировать весьма обширной литературой, в той или иной мере касающейся прошлого гэльской окраины.

Помимо работ в рамках указанных сюжетов, привлечены исследования, посвященные истории Горной Страны, ее развитию в шотландском и британском историческом контексте [62] . Задействована литература по военной истории края, организации и особенностям британского военного присутствия в Хайленде, в том числе по истории хайлендских рот и полков на британской службе, организации, финансированию, положению и роли армии Соединенного Королевства в политической системе страны в XVIII в. [63]

Кроме того, характерная особенность такого положения вещей заключается в том, что наряду с огромным количеством работ, посвященных социально-экономической и политической истории Горного Края, существует, во многом не соприкасаясь с такой традицией историописания, обширная историография шотландского Просвещения [64] . Между социально-экономической, интеллектуальной и культурной интерпретациями истории Хайленда до сих пор зияет историографическая пропасть. Работы, восполняющие эту лакуну, предлагая анализ взаимодействия научного знания, идеологии Просвещения и хайлендской политики Лондона и заинтересованных представителей местных элит, пока единичны [65] .