— Кто остался?

— Часть стаи ушла. Не стал держать. Их было больше сотни, куда нам столько. И не все согласились подчиняться беспрекословно. Поэтому умчались обратно по своим следам. С нами двадцать пять осталось. Самые сильные, умные, преданные.

— И не кусаются?

— Стараюсь отучить. Хотя ворчат, если кто неожиданно подходит. Может быть, за месяц-другой получится их окончательно вымуштровать.

Помявшись, девушка спросила:

— А погладить можно? Я потом руки помою, фрау Кениг говорит, у них на шкуре заразы полно.

— Погладить можно. Насчет заразы — они до сих пор в тухлятине любят поваляться. Хорошо еще, что могилы не раскапывают, с мертвыми животными развлекаются… Кусака, сидеть!

Гиена настороженно покосилась на протянутую руку и покорно наклонила голову. Раз хозяин разрешает, то придется потерпеть. Через минуту уже довольно вывалила язык и зажмурилась от удовольствия — понравилось, как тонкие пальцы почесывали за ушами. Не утерпела, сунулась чуть вперед, вытянув шею — а теперь еще и здесь! Да, вот так!

— Интересно будет ее домой забрать, если разрешат. Ни у кого в Новгороде такого зверя нет.

Вздохнув, парень взлохматил пушистый загривок:

— Придется ее с собой везти. Остальные с комрадами останутся, будут дальше вместо собак в патрулях мотаться. Кусака же только меня слушает. Бывшая главная мать стаи, ее обратно не примут. Пока я здесь, мои приказы дальше раздает и за порядком присматривает. Как меня не станет — загрызут… А дома ее рано или поздно уничтожат.

— Как можно?! Она же нам жизнь спасла.

— Я о чем поговорить хотел, Александра Николаевна… Похоже, вы до конца пока не понимаете… Здесь, в песках, идет война. Поэтому люди ко многим вещам относятся проще. Никто особо званиями не бравирует, друг другу помогают, последним делятся. Особенно это для оберстлейтенанта Шольца характерно. Он со штурмовиками с одного котла ел, пока еще в Румынии нежить истреблял. Он даже не команды отдает, а просит — и люди идут за ним. Потому что верят в него и знают: в любой момент для своих сделает все возможное и невозможное. Они уже давно как одна семья. И это не то, что нас ждет по возвращении назад… Вы — из другого, благородного сословия. У вас уважаемая семья. Дом, достаток. Вас в университет примут. Может быть, даже вне очереди место в какой больнице предоставят, чтобы практиковали. Я же как был голодным босяком, так им и останусь. Как бы здесь не отличился, все мои успехи в пустыне и останутся.

— Почему вы так говорите? Мой папа’ никогда…

— Еще раз, Александра Николаевна, я не про вашу семью. И не про тех уважаемых людей, с кем вы встречались. Я про общество в целом. Представитель которого до сих пор с кровати встать самостоятельно не может. Его благородие Седецкий не плохой человек. Он просто так воспитан. И для него я всегда буду вторым сортом. Возможно, полезным. Удобным инструментом, который можно использовать для выполнения поставленной задачи. Но Эраст Юлианович никогда не посчитает возможным пригласить меня в курительную комнату обсудить последние новости. Потому что босякам там не место… И вы, пытаясь перешагнуть через эту пропасть, делаете хуже только себе. Вы — будущий врач. Вы — одаренная. Вас на руках будут носить и пылинки сдувать. И вы это заслужили.

— Зато вы — некромант! Единственный на всю Империю! И благодаря вам мы все живы остались!

— И за это меня с Герасимом ждет петля, скорее всего… Ладно, это не суть важно. Я просто хочу сказать, чтобы вы на меня не обижались. Рано или поздно нас перебросят обратно на побережье, оттуда в Одессу. И с действительностью, как я ее понимаю, мы столкнемся очень быстро.

— Вы хотите сказать, что все это было зря? Все эти смерти? Весь этот кошмар?

— Почему же? Рейх получил то, о чем мечтал. Уже почти вся пустыня принадлежит Германии. Наши кудесники помогут с водой и озеленением. Через десять лет вы не узнаете местные пески, а на берегах Средиземного моря понастроят новых популярных курортов и лечебниц. Во времена римлян эта земля кормила половину Европы. Никто не мешает повторить… Просто в штабах полным-полно людей, кто мечтал получить медали и ордена. Мы же с этой атакой зомби все планы поломали. Замолчать уже не получится. Примазаться — сложно. Что с нами делать?.. Не хочу выступать провидцем, но скоро сюда пришлют очередное “благородие”, который по привычке замордует рядовых и надает вахмистру по ушам за то, что солдатикам свободы лишней дал. На германцев никто лаять не посмеет, фон Шольц теперь военный губернатор от Туниса и до Нигерии. Дай ему волю, еще и южную часть Африки под себя подгребет. Нам же мигом объяснят, в чем правда жизни и кто на самом деле Родину-мать спасал в Сахаре.

Поднявшись, Сергий потрепал по ушам вскочившую гиену и попросил:

— Христом-богом прошу, Александра Николаевна, не вмешивайтесь, если что-то вам не понравится. Только хуже сделаете. Мы уж лучше сами, потихоньку. “Так точно, вашбродь, как есть дурак”. Обычно это работает. И никто это ломать не станет. Здоровья не хватит против системы идти… Ну и на меня зла не держите, если что. Не хотел вас обидеть, честное слово.

Попрощавшись, Макаров постучал в хлипкую дверь, дождался горбуна и пошел дальше. Гиена сунулась в ноги к девушке, фыркнула и побежала следом. Сашенька же смотрела вслед уходящим и думала: вот как обижаться на человека, который только ее лично трижды спасал? С нежитью в больнице, где чуть богу душу не отдала. Потом под обстрелом, прикрыв от шрапнельных разрывов. И ночью, когда ради всех с колдунами пошел рубиться первым. Никак нельзя на него сердиться или обижаться.

Главное — что он на нее зла не держит. И больше волнуется, чтобы никаких кривотолков не было. Одинокая незамужняя девушка среди солдат, о таком обязательно судачить будут. Вот и держится как можно дальше, а она уже нафантазировала.

И про сословия зря Сергий беспокоится. Никогда Сашенька его босяком считать не будет. Как это можно — единственного некроманта на всю Империю — и босяком? Наверняка дома орден получит, официальный чин. Чтобы власти одаренными разбрасывались? Выдумки это…