Шрифт:
— Ты искренен сейчас или это игра? Я слышала, что такие… что взрослые парни играют с девочками, чтобы позабавиться.
А вот и удар под дых. Наверное, сейчас надо рассказать о споре и… навсегда забыть про малышку. Потому что прозвучит это как признание в собственной убогости. Но если отбросить чёртов спор в сторону, потому что я хочу быть с ней по — настоящему… это не будет враньем? Мне надо завоевать её доверие и тогда я смогу признаться… сказать, что не ради победы. А… а чтобы защитить её. Я готов хоть сейчас признать себя проигравшим, только бы начать с ней с чистого листа.
— Клянусь, я открыт перед тобой. Сказал тебе правду.
— Не надо клясться. Достаточно честного слова.
— Почему не надо.
— Просто… просто если вдруг ты обманываешь, может случиться беда.
— Малышка, — улыбаюсь, — ты веришь в приметы?
— Не во все. В эту верю.
— Хорошо. Я правда влюблен в тебя. И правда хочу быть с тобой. Чтобы ты стала моей девушкой. — Улыбаюсь. Второй раз произносить легче. И приятнее. Особенно, утопая в её глазах. — И готов доказать тебе, кстати.
— Доказать? Как?
— Вот так…
Пользуясь тем, что Лия прижата спиной к стволу, подцепляю её подбородок, фиксируя голову, и быстро наклоняюсь к её губам. Прижимаюсь нежно, пробуя её на вкус. Вдыхаю аромат ванили, наполняя им лёгкие. Чувствую кулачки, сжимающие мою футболку.
— Расслабь губы, — шепчу, чуть отстраняясь. — Приоткрой рот.
Интуитивно понимаю, что опыта поцелуев у Лии нет. И едва не лопаюсь от гордости. Значит, с оленем она не успела…
Кнопка делает вдох, а я пользуюсь моментом и проникаю внутрь, сплетая наши языки. Поглаживаю, прохожусь по жемчужным зубкам. Чувствую, как напряженная малышка расслабляется, разжимает кулаки. Тяну её руки выше, подсказывая, как надо обнять. Она обвивает меня за шею и… в голове взрывает миллиард фейерверков, когда златовласка неумело начинает отвечать на поцелуй.
17.1.
Лия.
— Прям так и сказал? Что влюблён?
Мои две курицы в сотый раз заставляют повторять рассказ по кругу. А мне хочется побыть одной, чтобы разложить по полочкам случившееся. Наш разговор, от которого внутри до сих пор все дрожит. Хотя нет, вру. Не от разговора.
Не верю, что он меня поцеловал. Этот поцелуй… Боже… у меня небо и земля поменялись местами! В голове вакуум, а из ощущений только неторопливые и нежные движения его губ. Если это он — настоящий поцелуй — то я теперь понимаю, как у людей сносит крышу. Потому что моя махнула мне ручкой и улетела в Париж.
Мне и стыдно, и приятно, и волнительно, и тревожно… Да столько всего намешано внутри сейчас. Сумбур из противоречий. И алым горит вопрос: что делать?
Девчонки, само собой, радуются за меня. А я? Я сама — то как отношусь к этому? Рада? Не знаю.
Если честно, эйфорию от первого в жизни поцелуя перекрывает горечь собственного поступка. Я ощущаю себя мерзкой предательницей. Да, сейчас я адекватно оцениваю свои чувства, потому что мне есть, с чем сравнить. Видимо, в Стёпе я была влюблена в тот образ, который выдумала сама. Это не делает его плохим человеком, нет. Но и встречаться я с ним просто не смогу. Врать ему, себе…
Сердечко бьется испуганной птичкой, стоит только вспомнить глаза Артёма. Как же он смотрел… Мне казалось, меня затягивает в водоворот, уносит в космос… это так необычно и так… Короче, я просто не могу подобрать слов.
Прощаюсь с Дашкой, которая вдоволь наобщалась с Олькой. Кажется, сегодня они сблизились не на шутку в желании вытурить меня на встречу. Пальчики покалывает от желания выплеснуть на бумагу накопившиеся эмоции. Беру блокнот, и карандаш плавными движениями скользит по бумаге.
Я не задумываюсь над тем, что рисую. Отдаюсь своим чувствам. Теряю счет времени, погрузившись в работу.
— Красивый мальчик. Это тот, который тебя подвозил недавно?
Сколько времени рядом стоит дедушка и наблюдает за моей работой?
— Он. Как ты догадался?
— За всё время твоего увлечения ты с таким усердием рисовала отца, Степана и вот его. Он тебе нравится, внучка?
— Дедуль… все так сложно… Так сложно во взрослой жизни…
Мне стыдно признаться, что я сегодня переступила границы разумного, что позволила себя поцеловать и — более того — мне понравилось. Мне бесконечно стыдно, что я подменила человеческие ценности, не поговорив со Степкой. Это угнетает. И хуже всего, я не знаю, как завтра буду смотреть в глаза Тёме. Как буду ему отвечать? Ведь он наверняка захочет… наверное, поздороваться? Я запуталась.
— Во взрослой жизни легко, Лиечка. Усложняют сами люди. Стыдятся ответить честно сами себе. Стыдятся говорить правду, прикрываясь ложью во благо. Запомни, что никому эта ложь счастья ещё не принесла.
— Что мне делать, дедуль? Посоветуй?
Дедушка садится рядом и обнимает меня.
— Что делать? Быть счастливой.
Легко сказать. Как? В школе не учат такому. Буквам учат, счету. А принимать решения, уметь говорить то, что на душе… этого нет ни в одном учебнике. Мне кажется, что Артём в отношении своего признания старше меня на целую жизнь. Он не юлил. Посмотрел в глаза и сказал. А я? А я не могу так. Потому что опять — таки начинаю считать себя подлой.