Опешила.

— У тебя вообще ребенок в машине.

— Он самостоятельный мальчик.

Тьфу, блин..

— Рашевский! Вот стоило только к тебе проникнуться..

Расхохотался понимаете-ли...

— Будешь пугать опекой?

— Какие мы злопамятные, ого!

Кивнул, продолжая светить улыбкой.

— Что я вообще в тебе нашла десять лет назад, вот же!

Кивает вновь.

— Что нашла-то? — Хохочет конём, но тут же берёт себя в руки. — Так что, чай?

— Там вообще Нина.

О, кажется, вспомнил, ибо улыбка сползла с лица.

— У неё ещё защита вот-вот. — Кошусь в сторону парковки. — И судя по всему Тимофей опять с ней допоздна...

— Муж? — Нутром чувствую не ту интонацию.

— С ней, Артём. С ней. Услышь это, по-жа-луйс-та.

Кивнул..

— Только под балконом не ори меня больше, ладно? Перед соседями стыдно.

Опять кивнул, но как-то подозрительно покосился на клумбу.

Ой, ладно... пойду я...

— Мне ещё к завтрашнему дню готовиться. — Откровенно пытаюсь слинять, отходя спиной к двери. — И вообще..

В два счёта оказывается рядом. Просто касается губ, заставляя понять, что... Это, черт возьми то, что я ждала весь этот выходной. Просто, чтобы он поцеловал. Чёрт возьми, докатилась.

Ох, а там снова Нина, снова Котов и снова не пойми что... Выбраться бы только из поцелуя.

И почему это "просто коснулся"? Когда это электрический разряд стал бить "просто"? Неужели, привыкаю? Понять бы только... что в его голове наконец. И почему это "выбраться бы", когда выбираться совершенно не хочется.

Светик-семицветик

Напеваю себе под нос, немного пританцовывая по ступеням. Еле нахожу ключи в сумке, едва справлюсь с дверью. Дом, милый дом...

Стоило только закрыться, как из кухни выплыл Тим.

Мне-то что? Мне ни-че-го, поем дальше и скидываем наконец обувь.

Помню, как заставила мелкую Нели смотреть кассету с "10 причин моей ненависти", хотя та все время пыталась перемотать на записанные следом мультики. Чуть кассету не убили, но...

— Туру-туру-ту-ту-ту-ту...

Круто там оркестр сыграл... и почти решаюсь пропеть "I love you baby", но Тим все же подозрительно замер.

Ладно, не любит он мое пение, допустим.

Первым делом мчу кормить черепаху, слабо веря, что Нина вспоминала об этом.

Хотя нет... закрываю холодильник, заметив почти пустой контейнер. Кормила. А да, кстати, где она?

Наливаю стакан некипяченой и чуть ли не захлебываясь, увидев призрак почти бывшего мужа.

— Черт возьми, напугал.

О, вот! Тот самый взгляд "пред-осудительный", мать его.

— Ты себя в зеркало видела?

Улыбнулась, показав взглядом на стул. Нет же, гордый, стоит в дверях.

— Нет, и что там?

Холодно чеканит:

— Ты... зацелована.

Фальшиво удивляюсь:

— Правда?

Его задевает интонация, даже вздрагивает от моего тона, будто очнувшись.

— Света...

Киваю.

— Это Правда? — Выделяет каждое слово.

Оборачиваюсь к раковине, выбирая стакан.

— Конечно.

— Как ты могла?

Теперь уже я начинаю леденеть, снова посмотрев на него.

— Мы разводимся.

— Мы еще. Не. Развелись. — Чуть ли не рычит в ответ.

— Котов, слушай...

— Светлана, серьезно!?

Глубоко дышит, вздымая грудь, сверля меня взглядом. И все тут чуть ли не искрит, но...

Он вдруг отпускает кулаки, поднимая лицо к потолку и нервно смеется, тяжело вдохнув. Вижу, как сжимает челюсти, оставляя слова несказанными.

— Тим...

Выставляет руку вперед, но я продолжаю.

— Мы уже говорили.

Тихо шепчет, отвернувшись к окну.

— Какой-то нонсенс просто!

Снова глубоко выдыхает, но мне уже все равно. Искры пропали, единственного в нашем браке концерта так и не состоялось. Надеюсь, и не состоится.

Снова заглядываю в холодильник, заприметив наконец несчастный фисташковый торт. Снова. Вот что он ходит сюда? А, да, Нина...

Дверь из не то моей, не то её комнаты слабо скрипнула, заставляя быстрее рвануть в коридор, оставив позади бывшего мужа, бывший нелюбимый торт и захлопнувшуюся только что дверцу.