И кажется, я краснею.

— Да? — Не дожидаясь ответа, продолжаю. — А ты как спал?

Мальчишка улыбается, снова повторяя трюк с тушенкой.

— Свет, это просто последняя банка. Они же тебе понравились? Я хотел оставить...

Поня-я-ятно... значит, заметил, что вчера ела как не в себя, некручивая мысль за мыслью весь вечер. Потому лишь киваю и большой ложкой подцепляю кусок побольше, да ворчу на его отца, дабы стыд заглушить:

— Хлеб мог бы и оставить...

Никита светится, но старательно отказывается от предложений присоединиться.

— Там рыба еще есть... Сейчас только папа вернется.

И даже не верится, что так бывает... Что еще существуют такие вылазки на природу, что можно обижаться не на ту банку консервов, смущаться от того, что провела с ним ночь (И хоть ничего не было, а краснею я точь-в-точь как семнадцатилетняя), что можно уйти в лес и не бояться заблудиться, что даже тут на этой небольшой опушке мне будет спокойнее, чем в большинстве бетонных стен. Может, Артём в чем-то прав? Хотя всё равно всё это очень дико.

— Ладно, где там твоя рыба? — Хватаю умело нож. — А то мало ли, вдруг твой папочка до ночи не явится.

Никита снова хихикает, явно стараясь меня очаровать, реагируя слишком активно на любое мое слово. А я? А я давно уже поняла, что хоть один Рашевский на моей стороне. Хоть один...кормит меня тушенкой.

Вышла на улицу, запахивая кофту, но всё равно задрожала от перепада температур. Как же прохладно утром в лесу... И куда он утопал вообще? С хлебом...

Спустилась по ступеням и тут же остановилась от оклика за спиной.

— Котова!

Развернулась на 360.

— Да-а-а.

— Ты куда?

И смотрит так, ухмыляется.

— За тобой.

А что мне врать, собственно, правда?

— За хлебом точнее, ну ладно..

Артём приподнял опустевший целлофановый пакет, твёрдо заявляя, что всё — объект исчез...

— Мог бы и..

Поморщился, закатив глаза.

— Мы серьёзно будем говорить о хлебе, Света?

Ммм... и что на такое отвечать? Да, я бы поговорила: "Какой там? Белый, ржаной, серенький — что ты любишь, Тём?". Но, естественно, молчу, глупо улыбаясь и направляясь к нему большими нелепыми шагами. Смотрит и едва сдерживает улыбку.

— Чего ты ушёл-то? — Аллилуйя, одна нормальная мысль! — Обиделся?

Встала рядом, опираясь на старенький трухлявый заборчик.

— Нужно было подумать.

— И как успехи?

Пожал плечами и почему-то немного отодвинулся ближе к дому.

— Что это ты... — Показываю, но не успеваю договорить. Он вдруг обрывает и резко поворачивает голову.

— Чем ты подкупила моего сына!?

Спокойно... так... о чём он? Артём ждёт... сверлит меня взглядом и ждёт ответ. Но стоило только открыть рот, чтобы выдать хоть один звук, снова прервал, сцепив руки на груди.

— Почему он начал мне врать и прикидываться, Света?

И я снова потерялась.

— Когда вы стали слушать музыку вместе? Почему он... заботится о тебе?

Что я должна на такое ответить?

— Ну...

— Ты понимаешь, что он привязался?

— А-ага...

— Ты понимаешь... — Всё сильнее давит Артём. — Что это всерьёз?

— А-ага...

Только ответ мой не устроил, ибо губы его сжались, а взгляд опять закатился.

— Что с тобой делать-то, а?

Вкрадчиво уточняю.

— Что не так?

Он пуще прежнего фыркает и театрально кусает губу.

Где-то в лесу поют птички, солнышко начинает просыпаться, двое взрослых дураков стоят и говорят о... да о чём вообще говорят-то?

Вздох...мой... неловкий.

— Артём. — Улыбнулась, протянув ладошку к нему. Удостоил взглядом и тут же посмотрел в глаза.

Аккуратно, стараясь не злить непонятного мужика, взяла его за руку.

— Что с тобой? Ты... ревнуешь?

И прежде чем среагировал.

— Не ворчи. Боишься?

— Естественно.

— Но ты же вчера сам...

Хмыкнул.

— Сам сказал, что стоит попробовать.

Кивнул, окончательно меня запутав. То говорит, что нужно довериться, то снова встаёт в стойку и давай ругаться... Что за человек-то такой? Но руку держит, да... Хоть что-то хорошее.

Вдруг притянул к себе, не отпуская кисть и коснулся губами лба, едва слышно вздохнув, растрепав своим выдохом без того непослушные локоны, что всё лезли и лезли к нему. Я бы и сама непрочь... но стою вот, едва встав на цыпочки, стараясь сильнее прижаться, да почти не дышу, вслушиваясь в его сердцебиение где-то совсем близко.