Золото легчает и легчает.

Сжаты зубы.

Смяты разговоры.

Лишь гудки гудят,

Стучат колеса.

Снятся по ночам отцу заборы...

Кто-то сено собственное косит...

Родина,

Придешь к тебе хоть нищим,

Родина, придешь к тебе хоть голым.

Ты

Одежду нищему отыщешь,

Человеком сделаешь веселым.

Родина,

Тебя покинешь беком,

С золотым мешком тебя покинешь

Нищим, нищим станешь человеком,

Под забором где-нибудь погибнешь...

В ТОСКЕ

Холм мой милый!

Сквозь чужие ветры

В окнах воздух твой ловил рукою,

В скольких поездах дрожал я веткой,

Сколько стран прошло передо мною!

Сколько городов промчалось мимо...

Вот еще один спешил навстречу

В голубых огнях

И в клубах дыма,

Может,

На пути моем конечный.

Где-то далеко виднелась башня,

Маковка была за облаками

Снова день

Похож был на вчерашний

Все с утра дрожало под руками.

Вот уж бег замедлили колеса.

– Что за город?

Я спросил в вагоне,

Но никто не понимал вопроса,

Хоть одно бы слово

Кто-то понял!

Мальчуганы в вылинявших кепках,

В круглых кепках.

В латанных и рыжих,

С ног до головы в одних газетах,

Все орали что-то

О Париже.

Мы сходили молча по ступенькам,

Окружали всюду нас газеты.

И звенели всюду

Деньги, деньги...

Это был Париж,

Париж был это.

Я жмурился от блеска города,

От блеска брошек и колец,

Совсем как в тот закат от золота,

Которым пьян, был мой отец.

Гудел Париж автомобилями,

Пестрел квадратами афиш,

Казался рогом изобилия

Такой блистательный Париж!

Искали мы владенья дядины

У нас был адрес: как-никак!

Уже и улица та найдена

И найден дядин особняк.

В парадном - тишина зловещая,

Как мрамор серый, холодна...

Мы постучали

Вышла женщина.

(Наверно, дядина жена).

– Скажите, Садых-бек не дома ли?

Я - брат его, издалека...

В ответ вдруг слышим смех надломленный,

И к нам протянута рука:

– Месье, входите без стеснения!

Месье, ведь здесь хозяйка - я.

Входите, ну к чему смущение?

Свободней чувствуйте себя!

Месье, водились только б денежки!

И щурит синие глаза,

У нас хорошенькие девочки,

У нас соскучиться нельзя!

Сказала - как отца ужалила.

– Мадам, я вовсе о другом.

Скажите, поскорей, пожалуйста:

Не Садых-бека этот дом?

И вновь она затараторила:

– Мой дом! Месье! Причем тут бек?

– Простите. Лавка у которого!

– Он не живет здесь целый век.

Какая лавка? Я в неведенье!

– Мадам, я умоляю вас...

– Вам Жак Моран о нем даст сведенья.

Он тут, недалеко от нас.

Ну и денек начался хлопотно,

Хоть вечер добрый дал бы бог!

...И так дверьми пред нами хлопнула,

Что покачнулся потолок.

И снова улица граненая,

Машины зычные снуют.

Как тяжело - толпа мильонная,

И никого знакомых тут,

И ты слепым кутенком тычешься...

Как странен мир

И как жесток:

Порой в нем одинок средь тысячи,

Порой - один не одинок.

туман проясняется

Я вновь отдался горьким думам:

"Где вы, родимые края?

О, страх перед отцовским дулом.

О, жалость жалкая моя!

Когда еще тебя унижу,

Мой милый, мой Азербайджан?"

На длительном пуни к Парижу

Я увидал немало стран.

Я повидал моря-озера,

Озера - будто бы моря,

Громадные я видел горы,

Но все это не жизнь моя.

Превыше мне любой вершины

Казался холмик над Курой.

А между тем судьба вершила

Свой суд бесстрастный надо мной.

Блистал Париж

Блистала Сена

Прозрачностью и чистотой,

Сонливой вечностью вселенной

Своей ленивой красотой.