Принимаюсь копаться в себе. Суматошно перебираю воспоминания, ищу причину того, что сейчас происходит, в себе. Может, я чем-то своих девочек обижала?

Помню, как Лене помогала, когда ее бросил Колька, отчаянный бабник. Ночевала у нее первые дни – боялась, как бы она с собой чего не сотворила. Долго вытаскивала из депрессии, придумывала ей развлечения: кино, кафе, вечеринки. Потом предложила должность помощницы у себя в саду, когда ее турнули со своей работы за прогулы. Ленка мне часто со вздохом говорила: «Везет тебе, Каришка! Все у тебя есть - не жизнь, а конфетка!» Завидовала?

С Аней мы подружились в универе. Она приезжая, в Питере никого поначалу не знала. Зажатая, угловатая, колючая девочка с потерянным взглядом. Напомнила мне саму себя после смерти родителей. Я ее почему-то все время хотела отогреть: то в гости звала на обед или ужин, то пижамные вечеринки устраивала, то по мелочи что-то дарила – лишь бы она себя по-домашнему, по-семейному чувствовала. Она тогда и Мишу моего хорошо узнала, научилась с ним ладить. Потихоньку расцвела, обжилась в большом городе, превратилась из гадкого утенка в лебедушку.

Чем я могла их обидеть? Роюсь в воспоминаниях, верчу их, кручу, рассматриваю под разными углами– никак не могу понять, чем заслужила такие счастливые фотки подруг после своей смерти. Фокусироваться все тяжелее и тяжелее, мысли становятся все неповоротливее. Даже Катины крики воспринимаются уже неизбежным белым шумом, никак не отвлекающим и ни капли не раздражающим.

Просыпаюсь от резкого окрика: «Подъем!»

Катя. Конечно!

С удивлением, обнаруживаю, что в кровати я одна. Ну и где же муж? Катя, поймав мой растерянный взгляд, смеется:

– Он на тренировке по фри файту, дурочка. В будние дни по вечерам и в субботу - с утра пораньше. А ты что думала? Он себе такой шикарный мышечный каркас, сидя за компом, сделал?

Раз она меня уже почти ласково дурочкой называет, значит ей от меня что-то надо. Пока я застилаю кровать, она и правда предлагает перемирие. Нет, конечно, простить мне мое предательство невозможно, но на время забыть допустимо. А взамен я должна сегодня хорошенечко позаниматься и не отлынивать от ее рецептов.

Киваю ей, мол согласна, и иду готовить белковый, малокалорийный завтрак. После еды по наущению Кати беру полулитровые бутылки с водой, и мы вместе с ней работаем над техникой упражнений, этой ее пресловутой «базой». Порядком утомившись от ее хаотичных, дерганных объяснений, все же чувствую приличную нагрузку на мышцы – значит, хоть что-то уяснила и сделала правильно.

Пока приседаю в гостиной, то и дело вижу мелькающую у окна Рекси. Бедная псина! Не повезло ей с новой хозяйкой. С ней нужно намного больше заниматься! Угрызения совести царапаются в груди, заставляя поменять планы. И, когда Катя зовет меня на пробежку, я решаюсь совместить спорт с выгулом овчарки. Хватаю навороченный кожаный поводок, цепляю на ошейник Рекси и, закрыв за собой ворота, мы бежим по гравийной дороге куда-то в лес. Катя меня уверяет, что дорога через два километра упрется в какой-то заброшенный дом да там и оборвется. Когда это случится, можно поворачивать назад.

Рекси, счастливо поскуливая, улыбаясь во всю свою пасть, тянет меня вперед и я лечу за ней быстрокрылым сапсаном. Погода отличная: солнышко, чистое небо, градусов девятнадцать-двадацать тепла. Я одета легко: на мне лишь спортивная майка и шорты.

Мы бежим долго, километра два, не меньше, но дорога все никак не кончается. По обоим ее сторонам сплошные заросли кустов и деревьев, а справа идет канава, глубиной в метр с кепкой. Никаких признаков цивилизации, кроме этих самых дороги с канавой, местами заваленной щебнем, я не вижу.

В свободной от поводка руке держу смартфон. Как раз перед тем, как выйти на пробежку, я включила приложение для бега. Верчу телефон в руках, пытаюсь разобраться, какое расстояние уже позади.

Вдруг собака резко сворачивает куда-то в дебри леса. Прямо по щебню пересекает ров и тянет меня в небольшой проем между кустами.

Пока я двигалась, тело набрало инерцию и остановиться, дать задний ход я не успеваю. Прежде, чем получается затормозить, меня сносит с дороги вслед за Рекси. С ужасом понимаю, что лечу в канаву, за долю секунды до грандиозного финала.

Я в грязнущей канаве, мокрая с головы до ног, запястье саднит от резких рывков поводка, а щиколотка правой ноги, легонько хрустнув во время падения, наполняется тупой болью. Кошмар наяву! Послушавшись моих строгих окриков, Рекси, наконец, возвращается. Она озадаченно оглядывает мой вид. Прихлопнув улыбку, обнюхивает мокрым носом макушку. Облизывается и опять начинает улыбаться, правда, уже не так беззаботно. Что-то вроде: «Да, хозяйка, ты влипла! Но я верю, ты сможешь отсюда выбраться!»

Потихоньку, осторожно выползаю из канавы. При каждом движении чувствую боль в ноге. Пусть и терпимую, но ведь на пострадавшую ступню я даже не опираюсь - работаю исключительно уцелевшей левой ногой и правым коленом. Когда пытаюсь встать на ноги, становится понятно, что два километра мне не пройти. На своих двоих я даже ста метров теперь не одолею! Надавив слегка на правую ступню, боль взрывается фейерверками и я невольно кричу. Может, на четвереньках, по-собачьи попробовать?