– Это твоя подруга? – спрашивает он, указывая на мой предыдущий облик.

Подхожу поближе к фотографии и сразу оказываюсь в плену его рук, спиной прижатой к его груди. Мы вместе рассматриваем счастливые лица, запечатленные в этой самой комнате. Как давно это было! Я киваю.

– Это Карина. В тот день ей исполнилось восемнадцать. Они всей семьей отметили день рождения, а на следующий день ее родители погибли.

Аким мрачно кивает. Печальная история.

– Она была красивой. Твоя подруга.

– В твоем вкусе? – вдруг интересуюсь я. – Если бы ты встретил ее на улице до нашей встречи, был бы не прочь познакомиться?

Он еще раз, оценивающе оглядывает воздушный, почти прозрачный силуэт, светло-пепельные волосы до пояса, аккуратно уложенные волнами, и изящное, тонко вырезанное лицо фарфоровой куколки, на этой фотке довольно улыбающееся.

– Вопрос, конечно, необычный, но... да, я бы определенно обратил внимание на такую девушку, не знай я тогда тебя.

Его ответ бальзамом проливается мне душу. Почему-то мне важно, чтобы мою изначальную оболочку он посчитал привлекательной также, как мой внутренний мир.

В этот момент в комнату, осторожно ступая, заходит Людмила, удерживая на подносе три чашки кофе и те сладости, которые мы с собой притащили. Выкладывает все на кофейный столик и предлагает присоединиться к бесчайному чаепитию. Усаживаемся с Акимом на диван, Людмила же предпочитает кресло. Подносит чашку ко рту, пригубив кофе, прищелкивает языком от удовольствия и вдруг заявляет:

– Вы, конечно, и понятия не имеете, что именно случилось пять минут назад. Наш ведь Миша аутист, никому себя трогать не позволяет и сам никого не трогает. Единственный, с кем он шел на тактильный контакт – это его покойные родители да сестра, царствие им небесное! – крестится мимоходом, - А теперь вот еще и вы. Это до того поразительно, что я бы не поверила, если бы своими глазами не видела! Вы расскажите мне теперь, как часто видели Мишу, как часто к Карине в гости приезжали? Откуда он вас так хорошо знает?

Вот и посыпались вопросы, которых я так боялась. Я не слишком-то умею врать. А точнее почти совсем не умею. Сделав вид, что рассасываю кусочек шоколада, размышляю. Аким женат на Кате примерно два года. Значит, последние два с половиной года Катя с Кариной пересечься никак не могли. Теоретически они могли встречаться раньше. Например, в университете. Заявляю:

– Мы вместе учились, в одной группе на педагогическом.

Аким бросает на меня удивленный взгляд. Ой, точно! Катя вряд ли училась в университете! Муж говорил, что все ее образование – это курсы по спорту и питанию. Поэтому продолжаю импровизировать:

– Это длилось недолго, потому что я не справилась с программой и меня исключили. И все же мы успели сдружиться. Потом я уехала домой, с Кариной постоянно созванивалась и переписывалась. Карина рассказывала, что у нее был молодой человек Андрей. Вы что-нибудь про него знаете?

– Да, в первый и последний раз видела его на кладбище. Кариночка-то домой никого не водила из мужчин. Берегла брата – он ведь, как малое дитя уязвимый. Она всегда о других больше заботилась, чем о себе, - тяжелый вздох, - Пусть земля ей будет пухом, бедной девочке! Так о чем мы говорили? Про Андрея ее я больше ничего не знаю! Вы у Анны спросите, если с ней увидитесь – уж она-то должна знать, раз у них с Кариночкой один круг общения был.

– А вы что-нибудь про Лену знаете? Каринину подругу?

– Знаю. А то как же! – Людмила снова отпивает кофе, метким, отработанным движением закидывает себе в рот пралине и размеренно работает челюстями. –. Зашла она один раз, сразу на следующей день после того, как Карина умерла. Вся из себя деловая колбаса, - фыркает она возмущенно.
– Костюмчик. Макияжик. Маникюрчик. Причитала: как же так? Кто ее? За что ее? А, стоило мне уйти на кухню за кофейком, как она бросилась в Каринину спальню и принялась у нее по секретеру шебуршать! Вбегаю туда, а она поспешно так дверцу прикрывает. Я ее, конечно, обыскивать не стала, скандалить тоже, но дала ей ясно понять, что отныне ей здесь не рады, - женщина поджала губы и насупилась. – Во дает! У этой прошмандовки подруга умерла, а она по шкафчикам роется, в которых у Кариночки документы хранились. И еще приличного человека из себя изображает! Ладно, Бог ей судья, конечно! – всем своим видом показывая, что, может, Бог и судья, но уж она, Людмила, свое нелестное мнение о Лене составила тогда окончательно и бесповоротно!

– Вы не спросили у нее, что она искала?

– Нет уж, еще чего! Отправила ее восвояси. Но только, что бы Елена ни искала, она этого не нашла. Когда уходила, глазки у нее забегали и она так заискивающе мне предложила: может забудем о том, что вы видели? Она, мол, тут оставила кое-что свое у Карины. Не буду же я против, если она свои вещи заберет?

Вспоминаю, как Ленка протягивает мне на подпись договор аренды подвальной части сада. Упорно настаивает: все расписано так, как я хотела. Я тогда слишком спешила, поэтому сразу читать и подписывать договор не стала. Решила взять домой и там как следует все изучить.

Потом запихнула эту пачку бумаг в секретер. Мне потребовался рабочий договор с нашим АБА специалистом, который я долго и безуспешно искала в своей папке с вкладышами. Потом кто-то позвонил, отвлек, и я, наверно, по ошибке засунула контракт об аренде в файлы с рабочими договорами. Может, этот самый контракт и искала Лена? Зачем? Боже, что она творила за моей спиной?

Вот бы сейчас пройтись по своим документам, найти тот злополучный контракт, но как? Что я скажу Людмиле? Позвольте мне разыскать тут среди вещей Карины кое-что свое?