Когда мать пригласила на юбилей, думал, что этот Рубикон мне не по плечу! Так боялся ее потерять, мою ласковую девочку, только что из пепла найденную! Ведь своими прошаренными мозгами понимал, что всегда есть вероятность обмана. Что своей записью, своим шантажом я держу Катю за горло, а зажатая в угол женщина способна на многое. Ей переплюнуть актрису, выигравшую Оскар, - легко!

Я боялся, что на нашей семейной сходке все это выяснится. Двойная игра или фиг знает, что она там могла творить. Плюс еще брат мерзавец. Не хотел с ним встречаться, с гадом и брехуном. Но рана гноилась. Ее вскрыть надо было, пока гангрена не началась.

А потом, когда ее зажатую братом к стене увидел, ее взгляд отчаянный, безумный, молящий о помощи, понял, что ни хрена это не игра! Такое, блин, не сыграешь! Чуть лапы этому уроду не оторвал! Только мысль о родителях остановила, да Катины ручки, вцепившиеся в меня и ее писк отчаянный.

Предложил ей стереть запись, компромат на нее, но она даже не обрадовалась. Наоборот, на лице усталость появилась. Будто это чужая история, не ее. Она мимо этой грязи прошла, а я нет. И это ее тяготит.

Щекотная зона на шее у Кати – больше не щекотная. Новые жесты. Новое поведение. Сон-кошмар, в котором она убеждала кого-то, что она Карина, не Катя. Сообщение, в котором к ней обратились, как к Карине, и которое она поспешно, слишком поспешно стерла. Миша, брат подруги погибшей, который вдруг назвал ее Кариной и за руку взял, как сестру... Ее слезы при этом градом из глаз...

Если бы не мой чертов рационализм, я бы мог подумать, что в моей жене живет чужая душа, ставшая мне за последние недели роднее всех и дороже себя самого. Я уже близок к тому, чтобы поверить в немыслимое. Стою на грани своих прежних убеждений, готов от них отступиться, плюнуть на всегдашний свой скептицизм, вечное неверие в чудо. Шагнуть в неизведанное или нет? Вдруг это все бред собачий? И причина реальная в том, что люди меняются, плюс нечаянное нагромождение случайностей? Я не знаю. Впервые не знаю, что думать. Что мне думать, Катя? Или Карина? Подскажи!»

Вздрагиваю от звука неожиданно открываемой за спиной двери. Оборачиваюсь испуганно и, пойманная врасплох, прячу в пол глаза. Это Аким.

Он идет в ванную со спортивной сумкой на плече. Когда Аким проходит мимо, до меня долетает бодрящий хвойный запах то ли геля, то ли шампуня. Я ему невероятно благодарна, что не набросился на меня с вопросами прямо с порога. Знает же, что прочитала его откровения, но щедро дарит мне время подумать, привыкнуть к мысли о неизбежности предстоящего разговора и помогает с этим смириться.

Когда он заканчивает разбираться с сумкой, то садится на кровать и распахивает руки – приглашая к себе. Ныряю в его объятия, прижимаюсь к его груди и прячу лицо в футболку.

Он открылся мне, теперь моя очередь. Но как же трудно вытащить свою историю на свет и представить на его суд, сознавая всю ее фантастичную неправдоподобность! Сердце колотится, как сумасшедшее, когда я робко заглядываю ему в глаза и, наконец, признаюсь, смущенно улыбнувшись:

– Меня зовут Карина. Приятно познакомиться!

Он кивает напряженно, сосредоточенно. Словно сам себе говорит: «Так я и думал!» Просит, нет, жадно требует:

– Дальше!

– После смерти моя душа залетела в тело твоей жены, в тот момент пытавшейся покончить с собой...

Рассказываю ему всю свою историю, без утайки. Поначалу каждое слово дается тяжело, со скрипом, но к концу своего повествования, приободренная его спокойной невозмутимостью, немного расслабляюсь. Напряжение, натянувшее меня, как пружинку, постепенно сходит на нет. Вижу, что он мне верит, впитывает в себя мои слова, принимая их, как данность. Иногда задает уточняющие вопросы, но все больше молчит и кивает.

Когда я заканчиваю рассказ, замолкаю, жду его реакцию. Какое-то время Аким безмолвствует, но сам факт, что он не оттолкнул меня до сих пор с криком: «Не верю! Вранье!» невольно обнадеживает. Наконец, он задумчиво говорит:

– Так значит, ты Карина... Буду называть тебя Кари, если ты не возражаешь. Скажем остальным, что это сокращение от «Катерина».

– Я совсем не против. Меня так мама называла... Ты не удивлен?

– Удивлен? Я рад, но не удивлен! Это твоя реальность и моя тоже, пусть и слегка безумная, ну так что с того?

– Мне не послышалось? Ты сказал, что рад? Чему?

– Тому, что ты не Катя. Что можно больше не сходить с ума, пытаясь распутать непонятки во всей этой странной истории. Тому, что все недоговоренности между нами остались позади. Теперь у меня есть чудесная, верная жена, ни разу мне не изменявшая... и которую я безумно люблю. Ты, я, мы - вот, что важно, остальное - ерунда, - он проводит губами по виску, обхватив шею рукой, а другой обнимая за талию, и мое дыхание сбивается с ритма. Судорожно вздыхаю, позабыв о чем шла речь, пытаюсь вернуть себе ясность мышления. Его губы на моей шее - том самом, не щекотном, но чертовски чувствительном месте. Какая там ясность?! Я тону в этих волнах, волшебных, ласковых ощущениях по всему телу. «Соберись, очнись», - приказываю себе. Мы не договорили! Кое-что самое важное из нашего разговора ускользнуло. Наконец, вспоминаю и озвучиваю последнее: