Впрочем, вернувшись на работу, она почему-то сказала, что этот санаторий очень хороший и что она там провела время необычайно весело. То же отвечала она и на дотошные расспросы тети. Только путевок в месткоме она больше не просила и, на великую радость тети, каждое лето, как прежде, ездила к ней на дачку. Впрочем, это все было до того дня. когда все свободное время понадобилось ей самой совсем на другое.

Она с усилием отвлеклась от пристального взгляда мужчины, словно гипнотизирующего ее через стекло — да, да, он все еще неподвижно стоял на улице перед витриной и смотрел н а н е е! — от мыслей, которые в связи с ним у нее появились (нет, нет, не появились — мелькнули… нет, даже и не мелькнули, — собственно, это не было даже мыслями, все это всегда было с ней и сейчас лишь озарилось в ней почему-то: это ведь и была она сама, в одно мгновение вдруг вся представшая перед собой), и снова обратилась к предмету, которым занималась, пока не заметила его взгляда.

Это было небольшое бриллиантовое кольцо. Кольцо было необычайно красивым. Оно было из белого золота. В тоненькое изящное колечко была вделана пластинка в форме ромба, в пластинку были вкраплены восемь маленьких бриллиантов. Под светом ламп дневного света, зажженных на прилавке, бриллиантики разноцветно сверкали, сверкала и пластинка под ними, и кольцо словно цвело — от него исходило сплошное радужное сияние. Кольцо стоило 1281 рубль 53 копейки и как влитое сидело на безымянном пальце ее левой руки.

Продавщица стояла перед ней с протянутой рукой и не спускала глаз с кольца, явно нервничая оттого, что доверила такую дорогую вещь в чужие руки. По ее застывшему нетерпеливому жесту и досадливо нахмуренному лицу было видно, что она ни минуты не сомневается в том, что эта скромно одетая женщина не сделает такой дорогой покупки. Но она не торопилась расстаться с кольцом. Казалось, она забыла и о мужчине, все еще смотрящем на нее сквозь витрину, и о продавщице с протянутой к ней рукой. Она все смотрела и смотрела на свою левую маленькую сухощавую кисть с недлинными, нелакированными ногтями прилежной хозяйки и с радужным сиянием на безымянном пальце. Да, да, было бы хорошо купить и надеть его, прийти послезавтра в поликлинику и, левой рукой медленно перелистывая чью-нибудь «историю болезни», спокойно ответить изумленной Ирине Львовне — врачу-терапевту, с которой она работает: «Да, да, это настоящие бриллианты. Я купила это кольцо вчера. В ювелирном, на углу… Безусловно, оно очень дорого стоит».

Она могла купить это кольцо. Она могла купить его себе хоть сегодня. Как раз такая сумма лежала у нее на книжке в сберегательной кассе неподалеку от этого ювелирного магазина. Беда была только в том, что эта сумма не предназначалась ею на бриллиантовое кольцо, а была рассчитана совсем на другое. Напрасно она сегодня не удержалась и после овощного заглянула в этот ювелирный магазин; напрасно она все подставляет и подставляет под лампу дневного света свой левый безымянный палец с цветущим кольцом. У нее была давнишняя тайная мечта. Эта мечта требовала всех ее денег. Ее мечта должна была вот-вот осуществиться. Она хотела съездить к южному морю.

Да, да, именно это и было ее мечтой, мечтой, о которой она почему-то никогда никому не говорила, скорее всего боялась, что ее высмеют: подумаешь, невидаль — южное море! Некоторые из их поликлиники ездили туда почти каждое лето, как она на дачку; например, ее врач, Ирина Львовна, всегда летом ездит в Сочи и останавливается в гостинице. (И откуда только у людей такие деньги? Мужья, конечно, обеспечивают — муж-то у нее полковник!) Ездили и другие, только пореже и обычно по льготным путевкам. Она же еще ни разу — стыдно и признаться — не видела моря, и то, что ей рассказывали о южном море, то, что она читала о нем и видела в кино, по телевизору и на глянцевых голубых и темно-синих открытках, которые собирала в специальный альбом, составило у нее в голове картины, которые все больше и больше тянули ее к себе: голубое небо, синие-синие горы, в которые, как драгоценный камень в драгоценный металл, бережно оправлено голубое-голубое море; причудливые, не виданные ею наяву растения — южные цветы, пальмы и кипарисы; огромные освещенные корабли, стоящие ночью на рейде у гористых берегов, с которых сквозь глянец открыток будто доносится негромкая тревожащая музыка; нарядная праздничная природа, нарядные праздничные люди, все ярко освещено солнцем; совсем иная, нарядная, не виданная ею жизнь, — все это как видения, которые она давно уже могла вызывать по своему усмотрению, что становилось у нее перед глазами.

Да, да, она каждое лето регулярно как проклятая ездила на тетину дачку, а потом еще брала отпуск и убивала его там же, но только до того времени, когда вдруг однажды решила, засучив рукава, взяться за дело — за осуществление своей мечты. Она стала работать не покладая рук, в две смены; после работы, а также в выходные и отпускные дни бегала по этажам делать уколы, не отказываясь от мелких денег, которые ей предлагали (тете же говорила, что в поликлинике некому работать, и ей не дают ни выходных, ни отпусков), экономила, как могла, на еде, не тратила ни копейки на развлечения и наряды, а в последние два года отказалась даже от дорогих косметических средств (заменив теми, что подешевле), от косметических кабинетов (массажируясь теперь изредка и нерегулярно, когда удавалось уговорить Строеву — медсестру при физиотерапевте их поликлиники — за небольшие подарки), взяла ночное дежурство в терапевтическом отделении ближайшей к дому больницы, — в общем, старательно и терпеливо собирала деньги, чтобы осуществить свою мечту. Как раз этим летом накопленная сумма оказалась, по ее мнению, вполне достаточной, чтобы купить две пары светлых летних брюк и к ним несколько модных нарядных легких блузок и, на всякий случай, две-три — потеплее, одно-два платья, одну пару модных туфель и две — босоножек, два хороших купальника, поехать к южному морю и пожить там по возможности дольше, ни в чем себе не отказывая. Нет, нет, она не хотела свидания с южным морем наспех и кое-как (как-то местком предложил ей льготную путевку на 12 дней в южный приморский пансионат) — она хотела побыть у моря совсем одна, то есть затеряться среди многих незнакомых людей, и подольше (накопилось отгулов, плюс выходные, и выпросила десять дней за собственный счет — так что сложилось почти до двух месяцев), вставать когда захочется, есть на что взглянется, бродить где придется, ездить, куда бог на душу положит, и — кто знает…

Ощущение радости и праздничной перемены во всей ее судьбе переполняло ее, едва она начинала думать об этом совсем близком теперь дне, когда она отправится в путешествие. Она уже отказалась от ночных дежурств в больнице и от работы в две смены, уже несколько раз съездила, напоследок — «для очистки совести» — на дачку, а уж и обрадовалась тетя, что у племянницы наконец выдалось несколько свободных деньков, и они поработали на участке тогда на славу, уже договорилась с заведующей об отпуске на будущей неделе и уже считала последние августовские дни до начала своего путешествия. Да, да! Эта поездка на юг представлялась ей настоящим путешествием, большим путешествием в далекие незнакомые прекрасные края, путешествием, может быть, даже и опасным, — она ведь ни разу не уезжала еще так далеко от своей маленькой уютной квартиры (разве что в раннем детстве, во время войны, в эвакуацию, в поселок за Урал вместе с матерью, но об этом она почти ничего не помнила, кроме того, как голыми руками, чтобы не зазеленить варежек, собирали крапиву на щи, да объедались летом малиной допьяна на заготовках грибов для фронта, на которые их возили с корзинками на подводах вместе с деревенскими детьми старые крестьянки из сельсовета), и сейчас, по мере того как ее путешествие приближалось, она вместе с радостным ожиданием испытывала иногда и некоторую смешную для ее возраста тревогу, которую, впрочем, старалась скрыть даже от себя.

Она в последний раз взглянула на сияние своего безымянного пальца, вздохнула, сняла кольцо и положила в протянутую руку продавщицы. Продавщица тотчас отошла от нее, она знает таких покупателей наизусть: они все разглядывают, все трогают, все меряют, но ничего не покупают — напрасно только морочат голову! Продавщица бережно уложила кольцо на прежнее место в витрину и обратила свое рассерженное лицо к другим покупателям.

Она постояла еще возле прилавка, посмотрела на свои руки: пальцы без единого кольца показались ей вдруг бесстыдно голыми, еще раз вздохнула и подняла с пола свою большую тяжелую матерчатую сумку.