Шрифт:
— Не будь киской, Дилан, — слышу, как говорит мой отец, а чрезмерное количество виски в организме усиливает его голос, и создается впечатление, будто он находится рядом со мной.
Я хватаю конверт со стола, пару раз стучу им по открытой ладони, а затем просовываю большой палец под бумагу и открываю его. Не решаюсь развернуть письмо, но в то же время меня раздирает любопытство.
Взглядом пробегаюсь по тексту слева направо. Слова, выделенные жирным шрифтом, привлекают мое внимание.
«Поздравляем!
От лица приемной комиссии предлагаем Вам место…»
Дальше читать нет смысла. Я должен быть в восторге. Кричать во всю мощь легких. Бежать через улицу, чтобы поделиться новостями с Эви.
Эви.
Но я думаю только о том, какое хреновое у жизни чувство юмора. Ну, и ирония — сука.
В моем шальном от алкоголя мозгу вспыхивает еще одна мысль. Я оставил ее, и теперь мне интересно: прав ли был мой отец? Может, я действительно не смогу быть тем человеком, который ей нужен.
— Почему ты здесь, черт возьми?! — огрызнулся он, опускаясь в коричневое кресло, крепко сжимая бутылку виски одной рукой, другой — пустой стакан.
— Я живу здесь, помнишь? О да, ты бы помнил это, — я вошел в комнату, — если бы большую часть времени не был пьян.
— Не разговаривай так со мной, сынок, — выплюнул он, и с каждым словом я ненавидел его все больше и больше. Он не имел права называть меня своим сыном.
— Ты даже не знаешь меня. Кто я. Из какого теста сделан. — К глазам подступили слезы, но я отказывался их показывать: не хотел доставлять ему такое удовольствие. — Не смей так называть меня!
— Да, возможно, ты прав. Мой сын никогда не будет вести себя как киска, сочиняя нелепые любовные письма и вздыхая по девушке, которая никогда не захочет быть с ним. Ты такое ссыкло, что даже не можешь ей признаться в этом. И я не говорю о том, какой ты ленивый кусок дерьма. Такими темпами, ты никогда ничего в жизни не добьешься.
— А как же ты, папа? — насмехаясь, подчеркивая его нелепый статус, произнес я. Мы оба знали, что он никогда не был для меня настоящим отцом. — Ты чего-нибудь добился?
Он пристально посмотрел на бутылку, неуклюже налил алкоголь, расплескавшийся по стенкам стакана и на его джинсы. Отец поднял стакан и, прежде чем осушить его, сказал:
— А разве нет?
Теплое прикосновение руки к моему плечу выводит меня из кошмара.
— Дилан.
Нежный голос бабушки побуждает меня дышать полной грудью впервые с тех пор, как я сел за стол. Она с шумом выдвигает стул, раздражая меня. Взявшись за горлышко бутылки и притянув ее к себе, она говорит:
— Ты не должен пить это.
В ее голосе нет ни толики осуждения, лишь беспокойство.
— Знаю. — Я отталкиваю стакан рукой, но уже поздно.
— Итак, почему ты пьешь? — Она хлопает ладонью по моей руке. — Я рядом, Дилан, — предлагает она помощь, и я поворачиваюсь так, чтобы быть лицом к ней.
— Почему? Ну, я теряю лучшее в своей жизни. Эви утратила веру в себя, в нас, и мне... Мне просто нужно было сбежать от всего этого.
— Получилось? Сбежать, — уточняет бабушка, пронзая меня взглядом медовых глаз.
— Временно. — Я дотягиваюсь до письма, подгибая его уголок большим пальцем. — Меня приняли в школу дизайна в Парсонс, — объявляю я спокойным голосом.
— Это прекрасно, дорогой. Поздравляю!
— В том-то и дело, ба. Ничего прекрасного, — признаюсь я, пытаясь ухватиться за бутылку, которую она отодвигает подальше. — Эви... Ну, мы собирались вместе поехать туда, а теперь она не хочет иметь со мной ничего общего. — Из груди вырывается обиженный смех. — Опять возвращаются эти мысли. Те, которые твердят мне, что для нее я недостаточно мужественен, что не могу быть тем, кто ей нужен.
— Кто тебе такое сказал? — Голос бабушки звучит решительно, и ее глаза загораются, но этого недостаточно, я не хочу отвечать на вопрос. — Дилан? — снова спрашивает она, на этот раз более твердо.
— Мой отец.
— Он мне никогда не нравился.
Бабушка больше не смотрит на меня. Нас окружает настолько плотная тишина, что я чувствую ее на кончиках пальцев. Что-то явно мучает ее. Бабушка поворачивается и берет мои руки в свои. Ее глаза полны боли и слез.
— Мне очень жаль, Дилан. Я… До недавнего времени я не осознавала, какое глубокое воздействие это оказывало на тебя. Если бы я только связала это раньше... со всем, через что ты прошел после того, как твой отец ушел... — Она закрывает глаза и склоняет голову. — Я виню себя в этом, но, — бабушка снова переводит взгляд на меня, — теперь, поняв все, я не могу этого допустить. Я не позволю этому разрушить всю твою жизнь, Дилан. — Бабушка глубоко вдыхает. — До рождения Джорди твоя мать забеременела, но вскоре после этого у нее случился выкидыш. Затем, через год после того, как на свет появился твой брат, твоя мама снова забеременела. Она поняла это спустя почти два месяца. Она и твой отец были в восторге. Они хотели много детей, поскольку в своих семьях оба были единственными. Но через три месяца у твоей матери началось кровотечение, и она снова потеряла ребенка.