– Может, это знак «Антикирпич»? – подумал я.

Именно так. С большой буквы «А».

И значит он не «Проход запрещен», а напротив: «Если зашел, иди скорей сюда!»? А может, кирпич предназначен именно для медитаций? Но если это так, то как им пользоваться? Может, для лучшей концентрации его нужно положить себе на голову, стоя? Или на живот, лежа? Один кирпич, а сколько загадок. И кризис на небе, и кризис на душе…

Кризис на небе предсказуемо завершился проливным доджем. Благо к этому моменту я минут двадцать находился в центре круга, где без всяких ухищрений просто держал кирпич в руках и уже заканчивал обмениваться с космосом энергетическими потоками. И когда пошла вторая, мощная атака армии дождевых капель, я не стал противостоять ей здесь, под открытым небом, решив незамедлительно отступать. Накинув капюшон, я аккуратно заскользил, старясь не упасть, по мокрым ступенькам вниз, к своей временной обители. Кирпич оставил на месте. За него я был спокоен. Они, кирпичи, никаким кризисам не подвластны.

До встречи, назначенной на полдень, оставалось еще немного времени, и я почему-то вспомнил наш последний с ней серьезный разговор. То было давно, девять лет назад. Как раз перед тем, как я, поддавшись слабости минутного отчаяния, нашел в Интернете координаты Учителя, и, совершив несколько непростых и длительных процедур, включающих авиаперелет в какую-то пустыню и путешествие сквозь пески на старом верблюде, все-таки записался к нему на прием. Та встреча принесла мне боль, боль последующей длительной разлуки, но подарила надежду. А надежда, как известно, не умирает. Она только прячется от нас, когда мы становимся глухи и слепы, чтобы не видеть, не ощущать ее присутствия. Надежда – это ребенок, в силу своего природного естества все время играющий с нами, ведь дети любят играть, любят искренне и глубоко, как любим мы друзей и родных. И нам нельзя драться со своей надеждой, как нельзя всерьез драться с детьми, а надо с ними играть, даже если хочется ругаться на всех, на них, на самого себя, на привязчивых, но требующих внимания собак, и на ласковых, но будящих спозаранку, котов. А также, конечно, на мириады космических одуванчиков, вселенских сорняков, заполонивших своим щекочущим пухом все галактическое пространство между мирами.

Гостья, в полдень переступившая порог моего временного или временно моего дома, явно волновалась. Не думаю, что из-за ящериц, хотя их вид (я еще раз оценил его, возвращаясь с медитации) был весьма грозен и даже свиреп. Невысокая, сутулая и полноватая девушка восточной внешности в узких очках с округлыми стеклами робко стояла у входа, вращая в руках смешной синий беретик с крошечным помпончиком. Я подумал, что Лика, безусловно, не ошиблась, и преподаватель это первое, что я бы предположил, если бы меня спросили о профессии посетительницы. Воспитанного и интеллигентного человека видно за версту, и это нельзя не заметить.

– Прошу Вас, проходите! – сказал я, по-китайски, как можно более участливо, пытаясь придать ей немного уверенности.

Она слегка вздрогнула, видимо не ожидав услышать здесь родной язык. Потом торопливо прошла к письменному столу и осторожно опустилась в кресло, бросив на меня короткий взгляд. Вокруг царил полусумрак, мое лицо скрывал капюшон, к тому же я скрестил руки на груди. Камин у стены испускал красно-розовое, слегка мерцающее свечение, и, возможно, из-за такой, почти мистической обстановки вокруг, она немного растерялась.

– Здравствуйте, Учитель, – наконец произнесла она, когда продолжать молчать было уже совсем неуместно. – Я немного растерялась. Не ожидала, что вы выглядите так.

– Здравствуйте. Что-то показалось вам странным? – с искренним интересом спросил я, думая, не провалил ли где, в каких-нибудь мелочах свою роль.

– Нет-нет, скорее возник конфликт, диссонанс между реальностью и ожиданиями. Несколько лет подряд, каждый день я постоянно думала об этой встрече. Мое воображение рисовало мне кого-то, внешне похожего на знаменитого профессора, ученого. Возможно, с бородой, в рубашке и костюме, среди книг в библиотеке. Но все оказалось совсем не так. Впрочем, что я говорю? – смутилась она. – Волнуюсь, извините. Конечно, все это не важно.

Она была в чем-то права. Бороду я давно сбрил, а в доме Эйзеса не было бумажных книг. Во всяком случае, я не нашел ни одной за вчерашний вечер. Действительно, зачем кому-то знать чужие мысли, когда вокруг столько своих и все исключительно правильные. Уже второй посетитель подряд относился ко мне с таким громадным пиететом, что я уже начинал сожалеть, что согласился на эту роль. Потому что, по сути, это был обман, а обманывать, даже уступая просьбе уважаемого человека и во имя благих целей – нехорошо. Но раз назвался груздем – полезай в кузов! Поздно что-то менять. И я продолжил мудрую и глубокомысленную беседу. Вернее, пока продолжил слушать ее повествование.

Она говорила путано и торопливо, постоянно сбиваясь с мысли и вновь возвращаясь к ней, казалось навсегда потерянной. Суть того, что она рассказала, а потом и того, о чем спросила, на самом деле можно было уместить всего в нескольких словах. В краткой интерпретации это звучало так: моя жизнь похожа на железную дорогу, а я – тот вагончик, что идет за локомотивом в хвосте состава. Я ее отлично понимал. Не каждый хочет быть вагончиком, который ведут по давно и кем-то проложенным рельсам. Эта тема – как репейник: если задумаешься однажды, то потом, под реальный стук своих фантомных колес будешь возвращаться к этим мыслям снова и снова.

Конец ознакомительного фрагмента.