— Рви его! — и выбросила перед собой кинжал, острие которого указывало в грудь Казимира.

Сухие листья взметнулись в воздух, пахнуло сырой землёй. Сама твердь застонала, высвобождая уродливое и чудовищное порождение ведьмовской воли. Пред Казимиром из самих недр загробного мира, вынырнуло нечто. Ростом оно было с матёрого медведя, в его же шкуре. На месте передних лап, торчали костлявые отростки, числом шесть штук. Каждый оканчивался отточенным серпом, поблёскивающим стальным цветом. Стояло существо на двух кривых лапах, слегка покачиваясь под собственным весом. Громадная кабанья морда венчала омерзительное создание. Бусинки бездушных глаз, полнящихся свирепого желания убивать, не мигая, уставились на ведуна. Пасть чудовища раскрылась, изрыгая свирепый ни то вой, ни то рык. Оно шагнуло к Казимиру так стремительно и быстро, что тот едва успел отскочить в сторону, на силу ускользнув от взмаха серпа.

Со стороны зловещим визгом взорвался издевательский хохот. Казимир прыгнул на звук, не глядя, выбрасывая перед собой пояс. Сдавленный вскрик, возвестил его о том, что он попал. Дёрнув пояс на себя, он едва ли не лбом столкнулся с ведьмой. Бляшка дважды обернулась вокруг её шеи, сдавливая горло. Милолика не боялась, она, не мешкая и секунды, вгрызлась в ухо ведуна. Острые молодые зубы без труда разорвали кожу и хрящи. Тут уже ведун заорал, да так, что сам себя едва не оглушил. Они снова покатились по траве, лупцуя друг друга. Теперь бились молча, яростно, собранно. Ведьма понимала, что тот её не отпустит. Казимир, знал, что ежели ослабит хватку, — ему конец. Они пинали друг друга коленями, пихали локтями, кусали и царапали. Ведун оказался сверху и трижды ударил кулаком ей в лицо. Кровь залила её прекрасный и гордый лик. Из-под сарафана ведьмы на самой груди вывалился смутно знакомый ведуну талисман — перекрестие двух глав, с венцом посреди и четырьмя столпами понизу.

Едва завидев оберег, Казимир на краткий миг замер. Он помнил этот символ! Он видел его и прежде… На реке, когда бежал из родной деревни… И… кажется, на шее матери, в детстве…

Бок обожгло болью. Костяной кинжал ведьмы пробил податливую плоть, заставив ведуна упасть ведьме на грудь. Милолике уже не хватило сил вонзить как следует, но всё же рана была чувствительна. Тяжёлая культя колдовского чудовища опустилась на голову Казимира, отшвыривая его в сторону. Тело взметнулось в воздух, подобно пушинке, и врезалось в ствол вековой ели. В глазах прыснул сонм искр, сменяющийся зудящей болью, коя наполняла кровь, лишая воли. Он на силу перекатился на спину и сел. Чудище наступало, хищно ощерившись отточенными серпами. За его спиной встала ведьма, глядя надменно и властно. Как вдруг, её порождение застыло… На лице Милолики удивление сменилось испугом. Её рука метнулась к шее… та оказалась пуста.

Казимир, сплюнув кровь, поднял над головой сорванный оберег — символ Чур, с трудом выбрасывая из себя слова:

— Чур, меня… Чур, меня… Чур! Чур! ЧУР!

Серпы взвизгнули, распарывая горячий воздух и прерывая полнящийся разочарования и ненависти крик. Три кровавые борозды прошли через бурлящую злобой плоть ведьмы, а четвёртый взмах перерубил её шею. Чудовище опустилось над телом, несколькими точными ударами отделив от него руки и ноги. Застыв на миг, будто в замешательстве, существо обернулось на ведуна. Невидящие глаза, скользили мимо, будто, не замечая отмеченного защитным оберегом человека. Оно потопталось, лязгая острыми серпами, да как припустило прочь, только деревья качались, словно отскакивая от жуткого отродия.

Казимир непонимающе уставился вслед ведьмовскому творению, как вдруг искра осознания озарила его разум. Правая нога затряслась так, как никогда прежде. Дыхание сбивалось, а сердце стучало, грозя пробить грудину. Оно было не закончено!!! Ведьма недоделала свою работу! Оберег Чура хранил лишь своего носителя, но не давал власти над чудовищем! Править им могла лишь ведьма, которая теперь была мертва. Хрипя и лязгая металлом, порождение тёмной воли мчалось на запах человечины… К ближайшей деревне.

Он никогда не пребывал в таком отчаянии. Даже когда связанный тонул в реке. Даже когда выходил драться супротив кикиморы. Казимир бежал, что было мочи, понимая, что ничего не может сделать! Намотанный на кулак пояс разрезал кожу до крови, ведун то и дело падал, разбивая то лицо, то колени, то локти. Он бежал из последних сил, рыдая на ходу.

— Что же я наделал?! Что я наделал! — рычал он, захлёбываясь от собственного крика.

Когда Казимир выбежал к деревне, то стало яснее ясного, что там уже началась бойня. Несколько изб были обрушены, отовсюду слышались крики и стоны, воздух полнился лязгом оружия. Вбежав за частокол, Казимир едва не налетел на старосту. Тот, размахивая огромным двуручным топором, отбивался от порождения ведьмы. Были здесь и другие. Мужики дрались кто, чем горазд. Две руки-отростка селяне таки перерубили, но оставшиеся четыре орудовали без эмоций и страха. Они кромсали направо и налево, то и дело заставляя кого-то падать с криком боли. Едва завидев Казимира, Святогор завопил:

— Что застыл, ведун?! Делай же что-то, едрить твою жизнь!

— На капище! — проорал в ответ Казимир. — На капище заманите!

Бросившись прочь, он вдруг замер, ища кого-то глазами.

— Марфа вернулась? — крикнул он сквозь гомон сражения.

— Я здесь, — пискнула девушка откуда-то.

Она стояла на крыше своего дома подле отца, который сжимал в руках тяжёлый лук, посылая стрелы в чудовище.

— За мной! Скорее! Поможешь! — бросил Казимир на ходу, увлекая её за собой.

Девушка мельком глянула на батьку, но тот лишь кивнул в ответ. Она, видимо, уже успела поведать ему о том, что случилось в лесу. За спиной кричали и ругались, ревело чудовище, рычал огонь, свистели стрелы, и лязгало железо. Казимир вбежал в круг идолов, падая посредине. Силы почти оставили его, а дело еще лишь предстояло. Марфа опустилась подле, стараясь его поднять.

— Держись, Казимирушка! — шептала она. — Держись, миленький! Делать-то, что, скажи!

— К Перуну, — устало пробормотал ведун, пытаясь подняться на четвереньки.