— Тебя где носит? — прогудел тот басом, гневно и нетерпеливо.

— Травки собирал для настойки, чтоб потом отпаивать твою Раску, — выпалил Казимир первое, что пришло в голову.

— Иди давай, — буркнул в ответ богатырь, но всё же поставил парня на место. — Огнедар уже велел тебя в деревню не пущать, коли б опоздал!

Втянув голову в плечи, Казимир протиснулся мимо могучей груди Третьяка, чтобы из огня прыгнуть да в полымя. Огнедар поймал его взгляд, едва тот шмыгнул в комнату. Раска стояла на коленях на тряпке, которая уже была дюже мокрой, и тяжело дышала. Не дожидаясь, пока наставник раскроет рот, Казимир кинулся к роженице, на ходу отдавая ей же указания:

— Верно всё делаешь! Давай, как мы учили. Бери за руки. Во-о-о-т, так, а теперь на счет три я подталкиваю, а ты встаёшь. Готова?

— Угу-м, — сквозь зубы пропыхтела баба.

— Здорово! Ну, начали, раз, — он с усилием принялся толкать Раску от себя. — Два! — женщина выгнула позвоночник назад. — Три!

Бедняжка охнула, но всё же оказалась на корточках, слегка покачиваясь.

— Молодец, — подбадривал её Казимир. — Теперь дыши, глубоко дыши и каждым выдохом толкай ребёнушку. Давай, миленькая, давай!

Раска и без того красная, пыхтела, тяжко жмурясь. Пот заливал ей глаза, волосы слиплись, то и дело оказываясь на лице. Рубаха была уже вдрызг мокрой. Баба ритмично вздымала грудь на вдох, и с силой опускала на выдох. Вдруг она распахнула глаза и уставилась на Казимира так, будто не ждала его здесь увидеть.

— Небо черное, дожди из крови алой, пашни мёртвые, леса голодные! — прорычала Раска, сжимая ладони Казимира так, что ему сделалось больно.

— Что? — опешил ведун, не ожидая ничего подобного.

— Зверобой чахнет, полынь не нарождается, худо близится, изо трёх ртов землю пожирая, — прошептала Раска, вновь зажмуриваясь и делая глубокий вдох.

— Не говори ничего! — скомандовал Казимир, понимая, что роженица бредит от страха. — Дыши! Только дыши!

Она снова раскрыла глаза да так их выпучила, будто чудо чудное перед собой, а не Казимирку беднягу видела.

— Месяц красный дорожку прочерчивает, как косой саданёт и нет уж поляночек, нет домов, нет околиц, нет ни стен, ни башенок… — она вдруг замерла, и обмякнув пала в объятия Казимира, добавив: — Нет ничего, только чёрные пустые борозды.

Казимир пытался её поднять, тряс за плечи, а потом уж и просто хлестал по щекам. Раска не реагировала, она была без сознания. Ведун уж сам заместо неё трясся как листок на ветру, пытаясь достучаться до роженицы. Всё тщетно, девушка его не слышала. На голову опустился мощный удар. Из глаз полетели искры, а пол вдруг приблизился так, что коснулся лба. Казимир даже не сразу осознал, что лежит. Он потянулся рукой, чтобы коснуться свежей шишки, но замер, увидев собственную кисть. Ладонь была в крови. Казимир пытался подняться, но голова кружилась, руки не слушались, а ног как не было. Над ним кто-то гневно кричал. Яростно и безумно. А потом крик оборвался, перетекая в истошный, полный горя и боли вопль. Ведун снова попытался встать, не понимая ничего из того, что происходило вокруг, когда новый удар обрушился на его голову, лишая сознания. Чернота заполнила мир, в котором остались только широко раскрытые глаза Раски, которая что-то кричала, но потом исчезла и она.

Сознание блуждало во мраке, беспросветного царства пустоты и забытья. Иногда казалось, что вот-вот проглянется луч света, указывающий путь наверх, но каждый раз надежды оказывались тщетными. Со временем торфяное болотное марево начало становиться жиже. Сквозь завесу тьмы проступали силуэты и отзвуки. Вот, чьей-то грубый голос вспыхнул спасительной свечой, но тотчас сгинул. Вот, лошадиное ржание донеслось откуда-то сверху, приглушённое, едва различимое, словно из другого мира или жизни. Вдруг Казимир понял, что окончательно проснулся, — вернулась боль и страх. Он вспомнил всё, что произошло в доме Третьяка.

«Та кровь на руках… Неужели это я… — разум отказывался верить в то, что хранили мысли. — Я же не мог… Не мог… Не мог я!».

— Не мог он, — посетовал знакомый, вечно недовольный голос. — Вот уж где правда, там и правда. Немощный ты у меня, бестолковый.

С видимым усилием разлепив, ставшие невероятно тяжёлыми веки, Казимир уставился туда, откуда доносился голос. Огнедар сидел напротив него прямо на земле, хмуро глядя в упор. Оглядевшись, ведун понял, что они сидят в яме.

— А ты думал, в белокаменных палатах оказаться? — перехватив его взгляд, продолжил давить старый учитель. — Меня, вишь, что, к тебе посадили. Я так разумею, обоих к коням привяжут, да пустят их в галоп.

— Как это к коням? — ошалело отозвался Казимир, всё ещё отказываясь понимать происходящее.

— А вот так. Руки к одному коню, ноги к другому и в разные стороны р-р-р-ыть! — рявкнул старик, гневно сверкая глазами. — Сразу, конечно, ты не подохнешь. Ежели повезёт, то порвёт ровно напополам, стал быть. Тогда немного кровью похаркаешь, да и окочуришься. Хуже, если руки поначалу оторвёт. Такое бывало, видали. Коли сначала руки оторвёт, то, стал быть, повторно будуть привязывать, уже за шею и ноги. Ну, тут, зато, уж точно повезёт, и наверняка, значится, сразу р-р-р-ыть и к праотцам, — старик вновь рыкнул, изображая как рвётся человеческое тело.