Миновав по началу казавшееся бескрайним поле, они пронзили перелесок, выйдя к горному перевалу. Скалы вырастали из земли остроконечными шпилями и загнутыми рёбрами, становясь всё больше по мере продвижения в глубь ущелья. Поначалу Казимиру казалось будто они спускаются по гати всё ниже и ниже, но потом он понял, что на самом деле идут на подъём. Когда серые кости земли высотой стали достигать добрых десять саженей, ведун ещё больше занервничал. Камень не таил угрозы, но был мёртвым… Здесь не чувствовалось ничего, даже безобидных лесных духов… Все словно покинули это странное и пугающее место, оставив после себя лишь пустоту, в которой не росла даже трава. Принюхавшись, Казимир ощутил зловонный смрад, витающий в воздухе. Пахло тухлыми яйцами.

— Далеко ещё? — окликнул он Волю, но прикусил язык, воззрившись на то, что предстало перед ними пару мгновений спустя.

Переход между скал в том месте расширялся, выходя на просторное плато, сейчас заваленное телами мертвецов. Убитых было много с обеих сторон. Павших ратников Велерада укладывали на деревянные настилы с подушками из сена, готовя к сожжению. В ногах воинов покоились мечи и доспехи сражённых врагов. Мертвецы вогуличей лежали по другую сторону от дороги, а меж рядами убитых бродило с десяток местных, которым разрешили отдать последние почести своим защитникам. Небо было черно от воронья, чьи гаркающие скрипы полнились желанием поживиться. То и дело в них летели стрелы, отчего клубящееся тьмой облако птиц взъерошенной стаей распадалось, но всякий раз, завидев, что опасность миновала, они возвращались.

В отдалении, там, где дорога исчезала между насыпных земляных валов, возвышались четыре деревянные башни, три из которых сильно пострадали от пожара. Пламени уже не было видно, но дым ещё тянулся к небесам, сизыми струйками, сплетаясь в косы и растворяясь в вышине. Частокол пробили в нескольких местах, брёвна валялись повсюду размётанные и поломанные, вырванные из насыпей. Под ногами противно чавкало от грязи — алый дождь, пролитая кровь, сотни тяжёлых башмаков, взрыхливших несчастную землю.

Оказавшись у ворот, Казимир выбрался из телеги, едва завидев воеводу. Ратибор вышагивал по внутреннему двору поселения, больше похожего на многоуровневую крепость, раздавая указания, подбегающим и тотчас отбегающим прочь воинам. На его суровом лице отпечаталась остывшая ярость, на смену которой пришёл холодный расчёт… и что-то ещё. Остановившись взглядом на подошедшем ведуне, Ратибор немного оттаял, попытавшись улыбнуться, но это вышло как-то криво и неестественно:

— Маушав за нами, — хрипло громыхнул он, хлопнув Казимира по плечу. — Ты хорошо поработал. Ступай к кнесу, уж скоро пир. Я пока занят… а ты развлечёшь его разговором.

— Воевода, дозволь, сперва я к раненым, — возразил ведун, осматриваясь. — Я гляжу очень много людей посекли… Видать, и мне ещё порядком работы.

— Все, кто получил раны, уже преданы огню, — бесстрастно ответил Ратибор. — Вогуличи отравили каждый клинок и каждую стрелу. За это мы с них отдельно спросим… после.

Казимир так и не понял после чего и как с вогуличей будут спрашивать за то, что те сражались отравленным оружием, но решил не уточнять. Ещё не отошедший от горячки недавнего боя Ратибор глазами метал молнии. Рядом с ним было попросту страшно находиться.

«Неужто, он собирается казнить кого-то из пленников, в назидание остальным?».

Несмотря на то, что Маушав было крупным и без сомнения богатым поселением, большинство его жителей обитали в чумах, обтянутых кожей и мехами. Имелись и землянки, и даже деревянные срубы, но всё-таки местные предпочитали традиционный для них уклад жизни и собственного обиталища. Одни тянулись вдоль каменного выступа прямо в скале, другие уровнем ниже располагались на широкой площадке, некоторые чумы буквально свисали на таких крошечных горных уступах, что неясно было, может ли там разместиться даже один человек. Пройдясь по каньону, ведун вышел к тому месту, где ручей протекал мимо поселения. Неизвестные строители прорубили проход в скале, за которым весело журчала вода. Он был совсем неглубоким, так что по ту сторону виднелись зелёные лапы ельника, подступавшего вплотную к Маушав, с другой стороны. Ко входу в пролом вел узкий мостик, переброшенный через пропасть.

«Да уж, пытаться пролезть по эту сторону лучше и не пытаться…», — подумал Казимир.

Его взгляд остановился на капище. Здесь жило семь идолов, чем-то похожих на их божества, но в то же время сильно отличавшихся. У одного идола было смеющееся лицо и озорной взгляд, лицо другого, напротив, выглядело печальным, у третьего вместо одного лика их было шесть, друг над другом и все разные, хоть и похожие, ещё два идола не имели лица вообще, их остроконечные головы оказались лишены и глаз, и ртов, и носов. Казимир с интересом разглядывал резные изваяния, дивясь тому, как тонко резчик чувствовал дерево, из которого творил.

В центре поселения возвышался чум колоссальных размеров, больше прочих настолько, что его было видно со всех сторон. Стены покрывали дорогие лоснящиеся меха, которые наверняка стоили целое состояние. У входа в этот чум замерли пять собственных идолов, не похожих на те, что жили на капище и судя по размерам и внешности, они представляли собой семью, что обитала здесь — семью вождя. Постояв у полога, Казимир немного помялся, обдумывая, что хочет сказать. Его очень беспокоило пророчество, услышанное уже дважды, да к тому же начало исполнения этого мрачного предвестия… Но как это сказать кнесу, который празднует победу взятую большой кровью? Прежде, чем ведун решился зайти внутрь, полог откинулся в сторону и наружу вышел Мечислав. У воина был землистый цвет лица, глаза глубоко запали, а линия рта искривилась, словно тот испытывал сильную боль. Заметив ведуна, он коротко ему кивнул, спросив: