Впрочем, это мы еще посмотрим.

— У меня неприятности, да? — взгляд Кайи заволокло слезами, и она спросила так тихо, что я едва расслышал: — Ты мне веришь?

— Верю, — кивнул я. — Я точно знаю, что ты не делала зла и не замышляла зла. Я тебя вытащу, Кайя, обещаю.

Едва я успел сказать об этом, как дверь открылась без стука — в комнату вошел врач, компанию ему составляли двое инквизиторов, от которых так и веяло энергией, ненавистью и желанием добавить еще одну ведьму в коллекцию как раз под новый год, когда начисляются особо крупные премии. Увидев вместо чудовища с оскаленной пастью хрупкую девушку, к которой прильнул здоровенный кот, они замедлили шаг; врач прошел к кровати, склонился над Кайей и заглянул ей в лицо через диагностическую сеть — гроздья зеркал на серебряной рукояти.

— Головная боль есть? — спросил он, и Кайя так сильно сжала мою руку, что сделалось больно. — Тошнота?

— Немного, — едва слышно призналась она. Врач понимающе кивнул.

— Ну неудивительно после такого всплеска, по всей столице прокатилось, — ответил он и официальным тоном добавил: — Говорю для протокола: это не ее магия.

В глазах моих коллег я заметил что-то похожее на страх. Их нельзя было не вызвать — врач был прав, всплеск магии прокатился по городу, и в мой дом так или иначе пришли бы. Но есть большая разница в том, как приходят: с ордером на обыск и правом на арест или по добровольному вызову и чистосердечному желанию сотрудничать.

— Спасибо, что подтвердили, — сухо произнес я. Когда врач отошел, то Кайя села, прижалась ко мне, словно птичка в поисках защиты от хищника. Я обнял ее за плечи и добавил тем жестким тоном, каким обычно говорил с подсудимыми и обвиняемыми: — Я уверен, что это связано с делом летунницы, которым я сейчас занят. В рамках следственных мероприятий госпожа Аберкромби должна остаться здесь. У меня есть все основания полагать, что как только она покинет дом, ее убьют.

Кайя вздрогнула и бесшумно заплакала — ни вздохов, ни всхлипов, просто слезы заструились по щекам. А я сказал себе, что отобью ее, отвоюю, и ни в какую тюрьму она не поедет.

— Более того, — продолжал я, — у меня уже есть подозреваемый. Любое вмешательство в мою разработку может не только отбросить дело назад, но и привести к гибели людей. Я понимаю порядок действий инквизиции и прошу вас, моих коллег, подтвердить мое желание оставить Кайю Лансеберг под домашним арестом и моим непосредственным контролем.

Голове стало жарко, и я запоздало понял, что все это время за моей спиной переливались багровые нити проклятия, сплетаясь в дымящийся цветок. Это производило впечатление — врач с нарочито небрежным видом отступил в сторону, давая понять, что осмотр проведен, и его дело сделано, а коллеги отчетливо сбледнули с лица.

А я готов был сражаться — не глядя, кто передо мной, и чем все может кончиться.

Кайя

Я проснулась от того, что Курт шевельнулся и что-то пробормотал.

За окнами еще темнела синева, но в ней проступали нотки утра: стук колес экипажей, далекие голоса, шелест жалюзи на окнах магазинов. Голову наполнял звон, и я не сразу поняла, где нахожусь. Потом сонная пелена окончательно отступила, и я увидела, что лежу под одеялом, а Курт — на одеяле, держа меня за руку.

Курт здесь? В моей спальне, на кровати?

Зеленая лента шевельнулась в волосах, и я увидела тонкую изумрудную нить, которая оплетала наши запястья. В ее глубине проступали искры, и чем дольше я смотрела, тем больше их становилось. Курт снова произнес что-то неразборчивое, и над его правым плечом поднялся багровый лепесток и растаял.

Я все вспомнила, и это было похоже на огненную волну, которая накрыла меня, вырывая жизнь из груди. Все, что случилось ночью — желание взять именно эту книгу, которое кто-то словно вложил в мою голову ледяными безжалостными руками, жуткое ощущение полета, далекий птичий клекот и плоское лицо луны за окном — белое, беспощадное, покрытое язвами вулканов и морей. От луны веяло такой угрозой, что от воспоминания меня стало знобить.

Как же хорошо, что Курт оказался рядом! Без него я не пережила бы эту ночь.

Мой муж по отчаянию вздохнул, открыл глаза и спросил так четко, словно вовсе не спал:

— Как ты себя чувствуешь?

— В голове звенит, — призналась я. Ощущение, что я подвела его, было холодным и властным: я прекрасно знала, что не сделала ничего плохого — и Курт это тоже знал! — но что-то повторяло в глубине души: “Ты все испортила”.

Это был чужой голос. Голос того, кто хотел отомстить Курту, и посвятил этой мести всю жизнь.

— Он рядом, — сказал Курт, и не требовалось объяснять, кто именно рядом. — Я чувствую его взгляд, но не могу понять, откуда смотрят. Он очень сильный маг, который сумел полностью замаскировать свою магию.

— Так, что даже оборотень ничего не почувствовал, — вздохнула я. Курт усмехнулся.

— Да уж, их чутье не проведешь.

Некоторое время мы молчали. Я думала о елочных игрушках, пряниках и подарках — и о том, что невидимый мститель смог все это испортить, опорочить, исказить. Какой новый год может быть в доме, в котором окна распахнулись навстречу птицам, летящим с луны, вопящим от голода?