— Идем, — сухо сказал волшебник.

* * *

Вдоль южного берега реки Келебрант тянулось светлое, пронизанное вечерним солнцем буйное разнотравье и разнолесье.

— Нам нужно переправиться на восточный берег Андуина, — негромко произнес Гэндальф.

Орк будто не слышал.

Он шел впереди. Шагал быстро, забирая к западу, в сторону гор — шел, глядя прямо перед собой, не замечая мага, ровно и размеренно, точно заговоренный. Таким шагом он, неприхотливый и выносливый, как все уруки, мог идти и день, и другой, и третий, перекусывая на ходу и останавливаясь лишь для того, чтобы передремать полчаса. Гэндальф, тяжело опираясь на посох, брел за ним следом, проклиная всех на свете безмозглых орков в целом и упертых в тупой угол пятнадцатилетних мальчишек в частности. Какого лешего, спрашивал он себя, я тащусь вслед за этим неблагодарным балбесом, вместо того, чтобы плюнуть наконец на него и его дурацкие выкрутасы и со спокойной душой направиться в совершенно противоположную сторону?

— Остановись, дурень, куда ты так бежишь? — с досадой сказал Гэндальф ему в спину. — Нам надо идти к берегу Андуина. Келеборн согласился предоставить нам лодку, но к вечеру нам необходимо быть в устье реки Келебрант… Ты слышишь меня?

Гэдж не остановился, не обернулся, не ответил, ничем не показал того, что вообще принял слова спутника к сведению. Он не произнес ни слова с тех пор, как они пересекли границу эльфийской страны, и нарушать холодное враждебное молчание явно был не намерен. Гэндальфа для него словно не существовало.

Волшебник мысленно выбранился. Это отстраненное и необъяснимое, поистине орочье мальчишеское упрямство начинало выводить его из себя.

— В чем дело, Гэдж? Почему бы нам не поговорить наконец спокойно и разумно, как это и подобает двум взрослым людям — а не играть в молчанку и не изображать царственное неприступное презрение? Не заставляй меня окончательно в тебе разочаровываться.

Гэдж молчал, мрачно топал вперед, не разбирая дороги. Спина его выражала холодную безучастную неприязнь. Здесь, к югу от реки Келебрант, лес был обычный, смешанный, не переполненный эльфийской благодатью и не особенно густой: соседствовали друг с другом угрюмые дубы, легкомысленные осины, кривые ветлы, лохматые вязы, неряшливые грабы. Лежали на траве пятна света и тени, металась по ветвям рыжая белка, с любопытством разглядывая путников, где-то в глубине рощи с размеренностью часового механизма подавала голос кукушка…

— Я не собираюсь ни шпионить за тобой, ни лезть в твою жизнь, ни посягать на твою… самостоятельность, — после небольшой паузы негромко добавил Гэндальф. — Я просто хочу уберечь тебя от тех глупых ошибок, которые ты, я вижу, овамо и семо намерен совершить…

Орк остановился. Рывком — будто натолкнулся на невидимую стену. Дёрнул плечом и процедил глухо и злобно, по-прежнему не поворачивая головы:

— Хватит! Ну до чего же ты меня достал, старый пень… Ох, и достал! Долго ты еще будешь меня пасти? Вьется и вьется над душой, зудит, будто муха… Неужели я представляю собой такой уж смачный кусок навоза?

— Не знал, — спокойно заметил Гэндальф, — что ты так невысоко себя ценишь.

Орк резко обернулся.

— А что, — спросил он, — разве ты и твои дружки-чистоплюи не воротите от меня ваши аристократические носы? Я, по-видимому, недостаточно отвечаю вашим высоким требованиям? — Он шагнул к магу, нагнув голову и набычившись, глядя исподлобья, вызывающе и угрюмо. — Я же просил тебя оставить меня в покое! Какого лешего ты опять за мной увязался?

— Я не «увязался», Гэдж. — Гэндальф намеренно старался говорить подчеркнуто ровно и твердо, не позволяя себе повышенных тонов. — Я всего-навсего хотел обсудить с тобой дальнейшие планы, мирно, спокойно и разумно, поэтому умерь-ка свой пыл, дружище… или я вправе буду считать, что Саруман и в самом деле не научил тебя даже простейшему вежеству.

— Да сдался вам всем этот Саруман! — яростно процедил орк. — По крайней мере, он не таскался за мной по пятам, прикидываясь лучшим другом и выжидая момента, чтобы всадить мне нож в спину!

В волшебника будто плеснули кипятком.

— Ах вот оно как, — пробормотал он. Ладони его разом вспотели.

— Да, вот так! — Гэдж свирепо зарычал. Белка, крутившаяся в ветвях дерева над его головой, испуганно порскнула прочь. Кукушка, отсыпав кому-то полтора десятка лет жизни, в смятении умолкла.

Гэндальф провел рукой по лицу. Спокойно, сказал он себе. Этот глупый мальчишка не отдаёт себе отчёта в своих словах… Не позволяй ему втянуть тебя в ссору…

— Так, так, — медленно произнес он. — Наконец-то кое-что прояснилось. Ты, я вижу, окончательно уверовал, будто я притащил тебя в Лориэн с единственным и определенным умыслом — отдать на потеху эльфам… верно, Гэдж? — Он едва сдерживал негодование, тугим и горячим комом вставшее в горле. — Да какая муха тебя укусила? Ты как-то странно, искаженно все воспринимаешь — будто сквозь кривое зеркало. Моё участие тебе представляется назойливостью, моё желание помочь — попыткой навязать тебе свою волю, а мою нечаянную ошибку ты склонен расценивать как… заведомое предательство?

— Да пошел ты… старый козёл! Дружок эльфов! Какая тебе разница, что я там думаю? Какое тебе вообще до меня дело, а? — Гэдж яростно пнул повернувшийся под ногу камень. — Кто я тебе — никто… случайный попутчик… кусочек дерьма, налипший на твой башмак — остановился на минуту, брезгливо стряхнул и отправился дальше… что, разве не так?

— Нет, не так. Мне многим пришлось поступиться ради того, чтобы уберечь тебя от… от тебя самого! — Волшебник все еще пытался держать себя в руках, но лицо его пылало от гнева: несусветные закидоны мальчишки могли бы вывести из равновесия и давно окаменевшего пещерного тролля. — Ну-ка, припомни: там, на опушке Фангорна… это, вероятно, я из кожи вон лез, стараясь навязаться тебе на шею?