— Что ж, видимо, мне пора кое-что тебе объяснить. Следовало бы, конечно, сделать это намного раньше, но я… не думал, что в этом возникнет необходимость. Да, ты прав. Я знал, что Келеборн лелеет мысль заменить «эстель» дубликатом.

В ответе, в общем-то, не было ничего неожиданного — но Гэджу показалось, будто горло его вновь сжала неумолимая лапища Шаваха. Так, что разом кончился воздух и невыносимо заболело в груди.

— Ты обещал мне вернуть амулет в целости и сохранности. Ты обещал!

Гэндальф втянул руки в рукава.

— Что ж… я не сдержал свое слово, Гэдж, и мне горько от того, что ты теперь вправе посчитать меня человеком бесчестным. Но в тот момент, когда я давал тебе это обещание, я еще не знал, что за история связана с амулетом.

— Какая история?

Гэндальф смотрел куда-то мимо орка, поверх его плеча. У него был вид человека, пытающегося устоять на ногах после крепкого удара поддых.

— Много лет назад «сит-эстель» принадлежал дочери Келеборна.

— Да?

— Она попала в плен к оркам и едва не погибла, а амулет на долгие годы был утерян для эльфов. Он, как ты знаешь, оказался во владении твоего племени, а Келеборн, конечно, не мог этого стерпеть… И поэтому решился на подмену. «Сит-эстель» для него — такая же память о дочери, как для тебя — память о матери.

Гэдж молчал. Этого он не знал. Саруман ничего не говорил ему ни о чьих дочерях. Знал ли Белый маг историю амулета? Если и знал, то Гэджа об этом не счел нужным поставить в известность. Как всегда.

— И ты… ты считаешь, что он, этот эльф… был прав? Когда надумал подменить амулет?

— Бывают обстоятельства, когда нет правых и виноватых, друг мой. Келеборн просто не желал идти с тобой на конфликт и хотел оградить тебя от неприятного для тебя знания.

— Уберечь меня от «душевной травмы», да? — орк презрительно кривил губы. — Он просто хотел провернуть это паскудное дельце по-тихому и за моей спиной. А ты был с ним согласен… «Друг эльфов»!

— Я не думаю, что ты вправе меня за это осуждать. Да — мне казалось, что лучше будет просто подменить «эстель», чем позволить Келеборну отобрать его у тебя силой.

— Это было… подло! Почему он мне… и ты… ничего не сказали?

— Если бы сказали, ты бы согласился взять копию вместо оригинала?

— Я… не знаю. Но вы должны были хотя бы спросить… узнать мое мнение… А вы решили всё за меня! Как будто я… пустое место! Юродивый! Орк! И как… как я вообще после всего этого могу тебе верить?

Гэндальф порывисто подался вперёд, коснулся кончиками пальцев его плеча.

— Гэдж…

— Что? Что — Гэдж? — Орк вскочил. — Я уже пятнадцать лет Гэдж! И что?

Внутри него все переворачивалось. Ему хотелось швырнуть кружку с остывшим чаем в смущенное лицо мага, затопать ногами, расшвырять по сторонам убогий скарб, броситься вон из этой тесной крысиной норы, устроить истерику — как можно более глупую, неуместную и безобразную. Почему-то все вдруг навалилось на него разом — отъезд Сарумана, нападение Шаваха, предательство Гэндальфа; точно каменный свод над его головой затрещал и обрушился ему на плечи тоннами и тоннами сырого камня, придавил его к полу, навек похоронил в стылой тьме — мёртвого, одинокого, изломанного, раздавленного вусмерть.

Гэндальф тоже поднялся и стоял, как-то сгорбившись, опустив плечи — близкий и одновременно отстраненный, точно отделенный от Гэджа стеклянной стеной. В жидком свете свечи, установленной в глиняном черепке, маленькая сырая келья казалась наполненной толпой жутких, постоянно меняющих очертания теней.

— Для тебя это действительно важно? — помолчав, негромко спросил волшебник. — Иметь подлинник, а не копию?

Гэдж медленно опустился на лавку, обхватил голову руками. Ему казалось, будто кто-то бесцеремонно запустил ему в затылок огромный черпак — и неторопливо перемешивает, перемешивает его мозги, как закипающую кашу…

— Важно, — прохрипел он. — Даже не для меня…

— А для кого?

Гэдж не успел ответить.

Свеча погасла.

Долгий, глухой, тоскливый вой донесся из чернильного мрака. Он начался на низкой, басовой ноте, но с каждой секундой становился выше, пронзительнее, нестерпимее, ввинчивался в уши, словно бурав. Гэджу и раньше частенько доводилось слышать в Замке нечто подобное, но никогда — так сокрушительно, так страшно, так близко… Орк оцепенел, парализованный ужасом; леденящий холод пришел откуда-то извне, просочился сквозь волглые стены, погрузил тесную келью во мрак глухого склепа, — а жуткий вой все не прекращался, все ломился сквозь тьму, сметая на пути всякий свет и радость, пронизывал насквозь, как смертельный удар, рвал хрупкие струны нервов, выворачивал наизнанку душу, терзал и буравил мозг. Гэдж, кажется, тоже кричал — но не слышал себя; на минуту-другую он словно утратил ощущение реальности, выпал из ткани бытия, оказался вне времени и пространства, самые отвратительные воспоминания — те, о которых он навек хотел бы забыть — тяжело всколыхнулись в его душе, восстав из глубин памяти, точно полуразложившиеся мертвецы из могил: он вновь брел по подземелью мимо смрадных застенков, и заглядывал в нечеловеческие глаза шаварга, и видел разбитое, покрытое струпьями засохшей крови лицо Гэндальфа, распростертого на полу вонючей темницы, и читал жадное желание убийства на перекошенной роже Шаваха… Очнулся он резко, рывком, словно его окатили ведром холодной воды.