— Тебе нельзя было себя выдавать, — пробормотал Гэдж.

— Ты бы сам с этим не справился, — вяло возразил маг.

— Ага. Мне нужно было… не поддаваться и сидеть тихо? Думать о теплом летнем дожде и капельках росы на лепестках роз, так?

— Так, — серьёзно подтвердил Гэндальф. — Хотя был способ и проще. Надо было сразу дать тебе поленом по черепушке, и тогда бы ты в любом случае сидел тихо.

— Ну, спасибо, — пробурчал Гэдж. — Гэндальф Серый, как всегда, невероятно добр и мудр.

Волшебник не ответил.

Поднялся, прихрамывая, точно не совсем доверяя собственным ногам, подошел к Траину и, чуть помедлив, легким осторожным касанием закрыл его единственный глаз.

— Помоги мне, Гэдж. Нужно… оказать ему последнюю услугу.

Тощее иссохшее тело Шмыра было почти невесомым; Гэндальф и Гэдж уложили его на лавке поровнее и поудобнее. Волшебник смочил тряпицу водой и умыл ею лицо гнома, странно просветлевшее и разгладившееся после смерти, сложил ему руки на груди. Орк не принимал в этом участия; он смотрел на жалкое, распростертое на лежанке изломанное шмырово тело, и что-то, отдаленно похожее на жалость, вдруг зародилось в его душе… Он представил, каково это: быть больным, одиноким, обездоленным и всеми презираемым, лишиться прошлого, семьи и дома, зависеть от милости собственного палача, которого смертно боишься и ненавидишь, прятать ото всех и вся свое болезненное уродство, ползать, подобно червю, в темноте, по сырым и холодным норам — и при этом найти в себе силы не стать вновь подлецом, не оказаться негодяем, уйти из этого мира с чистой совестью и сердцем, не отягощенным предательством. Гэджа бросило в жар — сочувствие, смешанное с ужасом и стыдом за былую неприязнь к Шмыру, вдруг остро стиснуло его сердце, он прикрыл глаза ладонью, глотая вставший поперек горла ком.

Гэндальф почтительно опустился перед усопшим на одно колено и склонил голову.

— Ты был добрым и благородным гномом, Траин, сын Трора, прожил жизнь с честью и достоин куда больших почестей, нежели мы можем тебе сейчас оказать. Но я клянусь у твоего скорбного ложа, что доверие, которым ты меня осенил, будет оправдано, твоя последняя воля — выполнена, и твое наследство передано адресату. Да будет так!

Он помедлил еще пару секунд, потом решительно поднялся.

— Я ухожу, Гэдж. Мне нельзя здесь оставаться… Больше меня тут ничто не держит.

— А, — Гэдж запнулся, — да?

«А как же я?» — хотел он спросить.

Ему стало нехорошо… Ты не можешь уйти, подумал он в ужасе. Не можешь… потому что Саруман — здесь! Потому что ошейник с него можешь снять только ты! Потому что… потому что я не в силах опять быть тут совершенно один! В этом проклятом Замке!

Но волшебник не мог сейчас не уйти, ему действительно нельзя было здесь оставаться, и простая эта, безнадежно очевидная мысль повисла на груди Гэджа чугунной гирей… Ему вновь предстояло расставание — и от неизбежности этой разлуки он терял под собой почву: она расползалась у него под ногами, словно топкая и неверная болотная хлябь.

— Гэдж, дружище, — отрывисто добавил Гэндальф, — я был бы несказанно рад, если бы ты отправился со мной. Дол Гулдур — отнюдь не то место, где тебе стоит оставаться. — Он бродил по келье, собирая в сумку какие-то припасы и свертки, вытащил с верхней полки и сунул за пазуху что-то, похожее на свиток пергамента. Покрутил в пальцах темного металла ключ с затейливой бородкой и спрятал его в карман. — Но я не смею тебе этого предлагать, потому что не уверен, что сам смогу выбраться отсюда живым. Если я сыщу возможность за тобой вернуться, я вернусь… но, по совести говоря, я даже не могу сейчас твердо обещать, что мы с тобой вновь когда-нибудь увидимся.

Он пристально посмотрел на орка — точно ждал от него какого-то решения: немедленного, верного, бесповоротного. Но в голове у Гэджа царил сумбур; он чувствовал, что вязкое болото тревог и смятения затягивает его все глубже и глубже.

— Неужели надо обязательно… уходить? — потерянно пробормотал он. — Неужели нельзя где-нибудь спрятаться, отсидеться, переждать… в каком-нибудь надежном и безопасном месте…

— А у тебя есть на примете такое надежное и безопасное место?

— Ну, — Гэдж замялся, — я, наверно, мог бы укрыть тебя в своей каморке… под видом какого-нибудь заразного «крысюка». Правда, почему бы и нет? — Он вдруг возгорелся несмелой сумасшедшей надеждой. — Вряд ли кто-то обратит внимание на очередного хворого старика в грязных лохмотьях.

Гэндальф со вздохом положил руку ему на плечо.

— Обратят, не сомневайся, — мягко возразил он, — я же не числюсь в гарнизонных списках. А я, знаешь ли, не хочу опять попасть на зубок к Мёрду, друг мой. — На секунду лицо его передернулось. — Тем более подставлять под удар еще и тебя было бы с моей стороны черной неблагодарностью. Нет, Гэдж, спасибо за предложение, но я не думаю, что это хорошая идея. Мне нужно убраться отсюда как можно скорее — пока они вновь не начали на меня охоту.

— И каким путем ты намерен уйти?

— Тем же, каким и пришел.

— По-твоему, это безопасно?

— Нет. Но другого пути я не знаю… Мне нужно спуститься в подвалы, к отводным каналам. У Шмыра где-то была схема Лабиринта, нарисованная на бумаге. — Волшебник торопливо рылся на полке, переставляя с места на место кружки, плошки и огарки свечей, наконец добыл сложенный вчетверо желтоватый листок. — Вот она.

— Я иду с тобой, — быстро сказал Гэдж.

Гэндальф оглянулся через плечо. Лицо его оставалось встревоженным, но в серых глазах внезапно блеснула теплая искорка — не то облегчения, не то одобрения. Он бледно улыбнулся.