Она задумалась. В пансионе ее учили шитью, и, несмотря на неприязнь к этому занятию, она была готова взять в руки иглу. Но ведь нужно как минимум сто пар! Одна, и даже вдвоем с Анной они провозятся до Рождества.

Нужны помощницы. Но кто из рабынь умеет шить? Она видела, как Роза и Сара подрубали наволочки, но вряд ли старуха согласится отдать своих служанок для такого дела.

Она растерянно посмотрела на Самсона.

— Люси раньше работала в доме, — сообщил он, — до того, как забеременела, и миссис Фаулер ее прогнала. Она умеет шить, в том числе и перчатки.

Элизабет сдвинула брови.

— Ты уверен?

— Да. Мы с ней говорили об этом.

Чертова Люси! Самсон живет с ней, говорит с ней… спит с ней!.. Но не показывать же свою ревность к рабыне!

— Что ж, — натужно улыбнулась она, — велю Брауну освободить ее от полевых работ.

* * *

На следующий день Элизабет с утра пораньше спустилась на первый этаж и вошла в прилегающую к гостиной комнатушку, где хранились принадлежности для шитья. Там, на столе уже лежал большой отрез ткани, которую Элизабет накануне со скандалом вытребовала у миссис Фаулер. Старуха фыркала, закатывала глаза и называла затею с перчатками нелепой блажью, даже несмотря на то, что сборщики хлопка показали в них такой хороший результат.

Но Элизабет не сдавалась, и в конце концов свекрови пришлось уступить. Она выделила из закромов рулон тонкой, но плотной ткани и несколько катушек ниток. Неизвестно, хватит ли этого на сотню пар, но нужно с чего-то начинать.

Вчера Элизабет поручила Самсону прикинуть, сколько перчаток большого, маленького и среднего размера нужно будет пошить. Она дала ему бумагу, ножницы и карандаш — чтобы Люси сделала выкройки.

Пока Анна раскладывала на столике принадлежности для шитья, Элизабет сидела на стуле и теребила на пальце наперсток. Скоро должна была явиться Люси, и под ложечкой сосало от беспокойства.

Она не знала, как ей относиться к Люси. Эта женщина живет с ее Самсоном в одной хижине и, возможно делит с ним постель. Как Элизабет ни старалась гнать эти мысли из головы, они настырно лезли вновь. Ее душила ревность, а от того, что она ревнует к рабыне, становилось еще поганей на душе.

То, что она белая госпожа, не давало никаких преимуществ. Наоборот, чернокожая рабыня Люси имеет больше прав на Самсона, как на мужчину, чем она.

В гостиной раздался скрип половиц. Сердце замерло, тело напряглось в ожидании. Дверь распахнулась, и на пороге показалась Люси. Как полагается рабыне, она стояла с опущенной головой, но Элизабет чуяла, что эта покорность обманчива.

— Входи, — нарочито приветливо сказала она.

Негритянка вошла, не поднимая взгляда. В руках она держала выкройки. Элизабет указала ей на стул.

— Садись.

Люси опустилась на край сиденья и, посмотрев Элизабет в глаза, произнесла:

— Я сделала выкройки, мэм, как вы велели. Вот, Самсон написал, сколько пар нужно каждого размера.

Она протянула клочок бумаги, и Элизабет мельком взглянула на него.

— Хорошо, тогда давайте приступать, — сказала она.

Следующая пара часов прошла в напряженном труде. Элизабет прикалывала бумажные выкройки к сложенным вдвое кускам ткани и аккуратно обводила их мелом. Анна и Люси сшивали половинки между собой, после чего Элизабет ножницами вырезала перчатки из лоскута. В чулане царило молчание, в котором было слышно лишь сосредоточенное сопение Анны.

Элизабет украдкой поглядывала на Люси, ощущая повисшую между ними тягучую, почти осязаемую неловкость. Негритянка проворно орудовала иглой, не поднимая глаз от шитья. Видимо, в ее жилах текла и индейская кровь: резкие черты красновато-коричневого лица казались высеченными из камня.

На каждую пару перчаток уходило минут по двадцать, и вскоре Элизабет поняла, что им не управиться ни за день, ни за два. Руки делали свою работу, а в голове крутился один простой вопрос: спит ли Самсон с Люси? По непроницаемому лицу рабыни ничего понять было нельзя, а спросить напрямую Элизабет бы никогда не решилась. И оставалось лишь строить догадки, чувствуя себя при этом полной дурой.

Время ползло к полудню, жара за окном давала о себе знать, и в горле пересохло от жажды.

— Анна, будь добра, сходи на кухню, принеси лимонад, — попросила Элизабет, почему-то постеснявшись обратиться за этим к Люси.

Служанка кивнула и поднялась, отложив шитье. Подхватив юбки, она вышла за дверь, и Элизабет осталась с Люси наедине. Напряжение в комнате сгустилось, как вечерний туман, но негритянка, казалось, не замечала этого, продолжая старательно шить.

«Успокойся! — велела себе Элизабет. — Она всего лишь рабыня».

Она решила сосредоточиться на труде, и как раз вырезала из лоскута перчатку, высунув от усердия кончик языка, как вдруг послышался низкий голос Люси:

— Можете меня наказать, мисс Элизабет, но я скажу.

Элизабет вздрогнула и уставилась на рабыню. Сердце учащенно забилось, а уши загорелись: она тотчас догадалась, о чем, вернее о ком, пойдет речь.

Люси сверлила ее пронзительным взглядом черных глаз, и прежде, чем Элизабет раскрыла рот, рабыня продолжила:

— Уж вы бы, постыдились, мадам. Зачем вам все это нужно?