— Война? — Джеймс пригубил бренди. — Громко сказано, дорогая. Даже если янки и сунутся к нам, мы разобьем их в два счета. Все закончится, не успев начаться.

— Почему ты так в этом уверен?

— Один джентльмен в бою стоит дюжины янки, — самодовольно пояснил муж. — Кроме того, Англия и Франция позарез нуждаются в хлопке. Они выступят на нашей стороне.

— В Европе не приветствуют рабство, так что я бы не особо рассчитывала на их поддержку, — возразила Элизабет.

— Много ты понимаешь, — неодобрительно буркнула свекровь.

— Куда они денутся? — бросил Джеймс. — Хлопок — король. С ним мы поставим на колени весь мир.

Элизабет хмыкнула. Вот уж действительно, гордыня южан не знает границ.

— Но уверен, никакой войны не будет, — добавил Джеймс. — Янки прогнутся. Они ведь тоже получают немалую прибыль от экспорта наших товаров. Честь для них — пустой звук, а вот ради выгоды эти стяжатели и торгаши пойдут на все.

— …сказал человек, который женился на янки, чтобы заграбастать фабрики ее отца, — не удержалась Элизабет.

Джеймс неожиданно для нее расхохотался, а свекровь закудахтала, словно курица, снесшая яйцо:

— Да как ты смеешь! Мы — почтенные, уважаемые люди! Да ты нам ноги должна целовать за то, что мы пустили тебя в нашу семью. А ты ведешь себя таким неподобающим образом!

Элизабет не успела ответить, как из темноты, со стороны негритянского поселка донеслась песня. Хор мужских и женских голосов торжественно и тягуче выводил:

Ступай, Моисей,

В землю Египетскую.

Вели фараону

Отпустить мой народ!

— Что это? — встрепенулась она.

Джеймс вскинул голову и прислушался.

— А, не обращай внимания. — Он небрежно махнул рукой. — Ниггеры.

— Ниггеры? — скривилась миссис Фаулер. — У них что, какой-то праздник?

— Похороны, — пояснил Джеймс. — Я разрешил им похоронить Фанни.

— Негры поют на похоронах? — удивилась Элизабет.

— Поют, и даже танцуют, — отхлебнув бренди, подтвердил Джеймс. — Что поделать, у черномазых неразвитый мозг, и они не способны на такие глубокие чувства, как скорбь.

Элизабет скептически хмыкнула, а миссис Фаулер капризно заявила:

— Зря ты им это позволил, сынок. Теперь они будут всю ночь завывать, и я не смогу заснуть.

Джеймс пожал плечами.

— Чем больше ниггеры поют, тем меньше они думают, — сказал он и, откинувшись на спинку кресла, задымил сигарой.

Покачиваясь в качалке, Элизабет прислушивалась к песне, льющейся в ночной тиши. Хор то смолкал, позволяя женскому голосу — низкому и певучему — в одиночку выводить слова, то подхватывал его, усиливая и вознося до небес.

Пусть это были и похороны, но песня не звучала уныло. Да, в ней сквозила грусть и тоска, но вместе с тем — надежда, и даже какой-то задор.

Элизабет встала и подошла к балюстраде. Она облокотилась на парапет и посмотрела на звезды, подставив лицо приятному ветерку. Негры продолжали петь, и эта песня — пронзительная и волнующая — будоражила до глубины души.

— А ты, я посмотрю, дерзкая штучка! — раздалось у нее за спиной.

Элизабет вздрогнула от неожиданности. Оглянувшись, она увидела мужа.

— Испугалась? — спросил он.

— Нет, — буркнула она. — Просто не заметила, как ты подкрался.

Джеймс прижался к ней сзади. Со стороны могло показаться, будто любящий супруг обнимает жену, но его пальцы так цепко стиснули ее плечи, что стало больно.

— Пусти меня! — прошипела она, пытаясь освободиться, но Джеймс еще крепче прижал ее к себе.

Приблизив губы к ее уху, он шепнул:

— Больше не смей мне дерзить в присутствии матери или кого бы то ни было еще.

— Но ты сам завел этот разговор. Я что, должна была выслушивать, как ты оскорбляешь северян?

— Ты — моя жена, и на людях не должна мне перечить. Свои претензии можешь высказать наедине.

— У меня нет ни малейшего желания оставаться с тобой наедине.

— Я разделяю твои чувства, дорогая жена, но твой долг — рожать мне детей. Так что придется нам с тобой друг друга терпеть.

— Вчера ты выбрал несколько странный способ зачать ребенка, — съязвила Элизабет.

Будь она трезвой, у нее никогда бы не повернулся язык на столь чудовищную вульгарность. Но выпитое вино и злость на Джеймса сделали свое дело. Когда эти слова слетели с губ, она невольно сжалась, ожидая, что муж окончательно взбеленится. Но к ее удивлению, он лишь теснее прижался к ней и вдохнул запах ее волос.