Когда Айдахо не ответил, Монео проговорил:

— Я не имею права заставлять тебя чувствовать себя несоответствующим.

Айдахо обнаружил, что слова Монео и манера держаться оказывают странное воздействие. В нем еще оставалось ощущение, что его перехитрили и превзошли, но больше не подозревал, что, возможно, Монео с ним играет. Мажордом представился ему почему-то сжатым до твердого сгустка чести. Осознание этого устанавливало между мирозданием Лито, смертоносной эротичностью Рыбословш, несомненной искренностью Хви — между всем существующим — новые взаимосвязи, форму которых Айдахо, кажется, начал понимать. Ощущение, будто бы он и трое остались последними людьми в этом мире. Он проговорил с язвительным самоосуждением:

— У тебя были все права защищаться, когда я напал. Меня радует, что ты оказался на это способен.

Затем он повернулся к Хви, но не успел заговорить, как Монео перебил:

— Тебе нет надобности ходатайствовать за меня.

Айдахо покачал головой.

— Неужели здесь знают, что я собираюсь сказать или почувствовать еще до того, как я это сделаю?

— Одно из твоих восхитительных качеств, — сказал Монео, — это то, что ты не скрываешь своих чувств. Мы… — он пожал плечами, — по необходимости более сдержанны.

Айдахо взглянул на Хви.

— Он говорит и за тебя?

Хви положила руку на руку Айдахо.

— Я сама говорю за себя.

Монео по-журавлиному изогнул шею, чтобы взглянуть на сплетенные руки, лежавшие на подушке, и вздохнул.

— Вы не должны этого делать.

Айдахо еще сильнее стиснул руку Хви и почувствовал, что она отвечает ему таким же пожатием.

— До того, как кто-либо из вас спросит об этом, — проговорил Монео, — моя дочь и Бог-Император все еще не вернулись с испытания.

Айдахо ощутил, с каким усилием дается Монео говорить спокойно. Хви тоже расслышала это усилие.

— Правду ли говорят Рыбословши? — спросила она. — Сиона умрет, если не выдержит испытания?

Монео промолчал, но лицо его стало каменным.

— Это похоже на испытание Бене Джессерит? — спросил Айдахо. — Муад Диб говорил, Орден испытывает для того, чтобы выяснить, являешься ли ты человеком.

Рука Хви задрожала. Айдахо посмотрел на Хви, ощутив эту дрожь.

— Они и тебя испытывали?

— Нет, — ответила Хви, — но я слышала, как молодые бенеджессеритки говорили об этом. Они говорили, что нужно пройти через муку, не теряя ощущения собственного «я».

Айдахо вновь перенес взгляд на Монео, заметил, что левый глаз мажордома начал подергиваться.

— Монео! — выдохнул Айдахо, осененный внезапным пониманием. — Он испытывал тебя?

— Я не желаю обсуждать вопросы испытаний, — ответил Монео. — Мы здесь, чтобы решить, как надо поступить с вами.

— Разве не нам самим это решать? — спросил Айдахо.

Он почувствовал, как рука Хви в его руке становится скользкой от пота.

— Решать это Богу-Императору, — ответил Монео.

— Даже если Сиона провалится? — спросил Айдахо.

— Особенно тогда!

— Как он тебя испытывал? — спросил Айдахо.

— Он дал мне чуть-чуть посмотреть — на что это похоже: быть Богом-Императором.

— И?..

— Я увидел столько, сколько способен был увидеть.

Рука Хви судорожно стиснула руку Айдахо.

— Значит, это правда, что некогда ты был мятежником, — сказал Айдахо.

— Я начинал с любви и молитвы, — сказал Монео. — Я сменил их на гнев и мятеж. Я был превращен в то, что теперь перед вами. Я осознаю свой долг и исполняю его.

— Что он с тобой сделал? — вопросил Айдахо.

— Он процитировал мне молитву моего детства:

«Жизнь мою я посвящаю возвеличиванию славы Господней».

Монео произнес это с глубокой задумчивостью.

Айдахо заметил, как застыла Хви, как глаза ее прикованы к лицу Монео. О чем она думает?

— Я признал, что это было моей молитвой, — сказал Монео. — И Бог-Император спросил меня, отступлюсь ли я, если моей жизни не будет достаточно. Он закричал на меня: «Что твоя жизнь, если дар более великий ты придерживаешь?»

Хви понимающе кивнула, но Айдахо ощущал только смятение.

— Я расслышал правду в его голосе, — сказал Монео.

— Ты, что, Видящий Правду? — спросила Хви.

— Понукаемый отчаянием, — сказал Монео. — Но только тогда, я клянусь вам, он говорил мне правду.

— Некоторые Атридесы владели Голосом, — пробормотал Айдахо.

Монео покачал головой.

— Нет, это была правда. Он сказал мне: «Я сейчас гляжу на тебя, и если бы мог заплакать, я бы это сделал. Подумай, каково же мое желание воистину заплакать».