— Это зачем еще? — Запоздало вырвалось у меня.

— Чего орешь? — Бабка деловито накинула на ранку меньший кусок тряпки. — Поздно уже.

И она нажала, выдавливая кровь. Потом отпустила мою руку. Протянула тряпицу вперед.

— Нужны кровь и слюна. Плюй!

* * *

Да чтоб вас с вашей учебой! Я глянул на нее украдкой, поймал смеющийся взгляд и… плюнул. Строго по инструкции, на ткань, в центр протянутой ладони. Мда-а-а, так мне еще не доводилось развлекаться.

— То ли еще будет! — Многообещающе выдала старая ведьма.

Я ощутил острейшее желание трижды сплюнуть через левое плечо, сказать: «Чур меня, чур!» Кот с печи в ответ на мои мысли зашипел.

— Ирод! — Искренне возмутилась старуха. — Ты чего мне котейку пугаешь? Чего нервируешь бедного?

Пугаешь? Я? Да у меня у самого сердце юркнуло в пятки и решило остаться там навсегда. У бедного котейки сияли глаза. Алым. Как два ненормальных фонаря. По беленой поверхности печи, по стенам, по полу бежали блики. Сам кот раздулся в два раза.

— Васенька! — Ласково пропела хозяйка. — Не бойся, он шутит!

И пнула меня под столом. Я поспешно отреагировал:

— Шучу я, шучу!

Кот напоследок повертел головой, прощупал алыми фонарями местность и сдулся. Я сдулся вместе с ним. Захотелось, как в детстве, попросить: «Тетенька, отпустите меня домой, я больше не буду!»

— И не мечтай, — отрезала бабка. — Дальше смотри.

Я горестно вздохнул. Надо будет у Вики повыспросить про бабулю… Меня опять пнули под столом.

— Смотрю, смотрю!

На этот раз я действительно не стал отвлекаться. Пальцы у старухи были не по-старчески ловкими. Из маленькой тряпицы она скрутила комок. Положила его в центр тряпицы большой, перехватила второй рукой. Комок оказался полностью скрыт тканью. Баба Дуся прокрутила его несколько раз. В руках у нее появился тряпичный шарик, с которого вниз свободно свисали края ткани.

— Это, — она указала на сам шарик, — голова куклы. А это, — мне продемонстрировали перекрученную ткань, — шея. Здесь надо завязать.

Старуха кивнула на корзину, там появилась шерстяная пряжа. Я подал ей клубок и поймал себя на мысли, что совсем уже не удивляюсь всем этим появлениям-исчезновениям.

* * *

— Привык, — резюмировала она, наматывая вокруг импровизированной шеи витки.

И я с ней согласился. Действительно, привык. С этими скачками во времени немудрено привыкнуть к чему угодно.

— Откуси! — Нитку протянули мне.

Я не удержался от вопроса:

— А ножницами не проще?

— Проще, — легко согласилась она, — но тогда заговор не сработает. Тот, кого лечат, должен сам перекусить нитку.

Должен, так должен. Что мне, жалко, что ли? Тем более зубы у Сереги молодые, здоровые.

Шею перевязали на два узла, чтобы голова не раскрутилась. Баба Дуся сложила ткань на столе треугольником. Так, чтобы шарик оказался в центре длинной его стороны, а прямой угол точнехонько под ним.

— Здесь, — она прихватила пальцами половинки длинной стороны, — надо сделать руки. Сильно не мудри. Небольшой отступ на плечи и прихвати ткань нитками три раза.

Палец ее ткнул в полученный жгутик, как и было обещано, три раза: плечо, локоть запястье.

— Если лечишь женщину, это все. Кукла готова. Осталось только назвать. Если мужчину…

Она разгладила ткань и сложила иначе — прямоугольником.

— Придется делать и руки, и ноги. Мужики в юбках не ходят, — она хохотнула, — если они не шотландцы. А еще надо обозначить талию. Так что перевязывать будешь так.

Пальцы ее принялись лепить из тряпицы куклу мужеского рода. Мне же пришлось откусывать нитку еще тринадцать раз. А что? Вполне себе счастливое число!

К концу процедуры я беспрестанно плевался шестью. Ворсинки застряли у меня меж зубов, мешались на языке. Я злился. Бабка с котом были довольны.

Когда кукла оказалась готова, баба Дуся вручила ее мне, сказала:

— А теперь имя. Ты сам должен назвать его.

— Как? — Не понял я.

— Скажи свое имя наоборот.

Эта игра была знакома мне с детства. Каких только слов не переворачивали мы с ребятами во дворе. Поэтому я выпалил без запинки:

— Гело Велавок.

Бабка хмыкнула, милостиво разрешила: