Вот он Тимур. Знает меня вдоль и поперек. Каждую мою ямочку, каждый оттенок моего характера. Невероятно чуткий и внимательный. Иногда мне кажется, что тот человек, в кабинет к которому я чуть не ввалилась в первый день в клубе, и этот мужчина напротив меня — две совершенно разные личности.

— Знаю. Но никто не заслуживает разбитого сердца.

Он молчит. Просто исследует мое лицо и вновь что-то отмечает в своей голове на счет меня. Не люблю, когда он молчаливый. Разговорчивым он бывает очень редко, поэтому я люблю его слушать.

— Во сколько приедет Даян?

— Ближе к вечеру, — Тимур встает с кровати и подходит ко мне так близко, что носки его тапочек задевают мои. Мне приходиться высоко задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. В черноте его радужки пробивается блеск, который я стала замечать все чаще за дни проведенные вместе. Его шершавые пальцы с легкостью поддевают мой подбородок, и он касается меня губами. Этот поцелуй пропитан легкостью и нежностью, трепетом и желанием.

— Помнишь, ты говорила, что никогда не будешь моей?

— Помню.

— И что из этого вышло? — Тимур жаждет ответа. Хочет воочию увидеть, как я произношу эти заветные слова.

— То, что я не отходила от твоей кровати за это время можно считать признанием в любви.

Вчера перед сном я размечталась: вот бы такое счастье надолго. Я хорошо понимаю, что есть еще и реальность со своими правилами. Но кто нам запрещает продлевать это счастье внутри? Там ведь мы хозяева — никаких часов, будильников, начальников. Продлевать это внутренне счастье до тех пор, пока оно снова не сольется с реальностью.

— А ты быстро пришел в норму, здоровяк! — я аккуратно кладу ладонь на ткань его футболки, под которой находится перебинтованная рана. — Всего неделя и ты выписываешься.

— Дел много, — Тимур отстраняется, и я прикусываю губу от досады. — Не могу позволить себе надолго здесь задерживаться.

— Я бы могла остаться с тобой до вечера, но есть некоторые препятствия. Я не выношу Даяна — раз, бабушке нужно на обследование — два.

— С Анной Александровной что-то серьезное?

— Опять сердце колит. Сегодня запись к кардиологу, посмотрим, что скажет.

— Набери меня, как освободишься, — Тимур подходит к своей прикроватной тумбе и откупоривает бутылку с водой.

Я молча киваю, забираю свою сумочку с подоконника и, чмокнув напоследок Тимура, подхожу к двери. В палату входит молодая медсестра в коротком халате и на высоких каблуках. Одаривает меня сдержанной улыбкой, а после, проходя к больничной койке, откидывает торчащие из-под чепчика волосы назад. От нее исходит флюиды флирта и соблазнения, я на секунду задерживаюсь в дверной проеме, хмурюсь и смотрю на длину юбки девушки. Но когда замечаю, что Тимур смотрит только на меня, заставляю огонь ревности внутри потухнуть и спокойно покинуть эту палату.

* * *

— Может, переедешь ко мне?

От внезапности вопроса я дергаюсь и недоумевающе смотрю на Тимура. Он продолжает сосредоточенно следить за дорогой, выруливая с подземной парковки французского ресторана.

— Ты… Ты хочешь жить вместе?

— Ты проводишь у меня дома четыре дня в неделю, не вижу причин для отказа, — Тимур бросает на меня спокойный и быстрый взгляд, а после вновь возвращает его на дорогу.

— Я с радостью, но Матвей без меня плохо спит, ты же знаешь. Тем более у бабушки со здоровьем совсем плохо.

— Думаю, Матвей будет рад играть в приставку не пару раз в неделю в моей квартире, а каждый день.

— Ты готов к тому, чтобы Матвей тоже жил с нами?

Кажется, удивленные вибрации в моем голосе начинают надоедать Тимуру, и он сводит густые брови к переносице. Я продолжаю удивленно смотреть на него и быстро моргать. То, что Тимур хочет жить со мной и готов принять Матвея о чём-то говорит, верно?

— А как же бабушка?

— Будем навещать ее. Не думаю, что она будет противиться твоему счастью.

Он прав. Он, как всегда, бьет в самую цель. Бабушка будет только рада, если у нас с Тимуром все хорошо сложится. Как говорит бабушка: я слишком много натерпелась, я слишком долго была одна. Радость в моей груди начинает горячо жечь, и я закусываю изнутри щеку, что бы не завизжать от свалившегося на голову счастья. Идиллию момента нарушает вибрирующий телефон Тимура.

— Да, — глухое и грубое.

Собеседник в телефоне начинает что-то продолжительно и взбудораженно говорить, и с каждой секундой тело Тимура напрягается все сильнее, он крепче сжимает руль пальцами, а на лице от плотно стиснутых челюстей начинают бегать желваки.