— Ваше величество, Великий Государь, царь и Великий кназь всея Руссии Деметрий Иоганновитш! Припадаем к твоим стапам и просим застшиты от буйства тшерни! Аз есмь Исаак-Абрахамзоон Массарт, негоциантус из Хаарлема[7]. А это — он слегка картинно развернулся, указывая на своих спутников — книгт[8] Винсен Бремер, третьего дня прибывший из Амстердама, и ясновелмошный пан Ватслав Возняковитш из Гнездиловитш, сопровождавший его в пути от Шетши Посполитой до Масквы.

Ну вот, начинается… Только интуристов «защищать от буйства» мне и не хватало. И так народу в отряде — всего ничего и как оно дальше пойдёт, ещё бабушка надвое наворожила. А ну, как стрелецкое начальство откажется признавать царя Дмитрия и пожелает выслужиться перед новым царём Шуйским, поднеся тому в подарок голову прежнего правителя? Или, что не менее вероятно, отряд просто не сумеет прорваться в Стрелецкую слободу, напоровшись на более сильное и подготовленное подразделение заговорщиков? В гражданской войне часто те, кого считаешь своими, на поверку оказываются перевёртышами, а боевые действия в лабиринтах городских улиц могут перемешать войска, как щепки в водовороте. Но… А почему нет? Рубиться эти конкретные иностранцы умеют. Лично сейчас видел. И смелости не занимать им, потому как положение не из лучших: обратно по домам из русской столицы им добираться будет сложновато, учитывая неприязнь местных жителей к «немчинам». А в Москве в данный исторический момент иноверца прирезать могут за милую душу, особо не разбираясь, католик ли этот бритомордый тип или гугенот какой-нибудь. Главное — не наш. А «не наше» часто представляется таинственным и опасным из-за непривычности и необычности. Потому и уничтожается… на всякий случай.

Вот и мне этот толстяк отчего-то интуитивно не слишком нравится. То ли застарелая классовая ненависть зашевелилась, то ли гены Ивана Грозного, везде врагов искавшего, пробудились… Но интуицию, как говорится, к делу не пришьёшь, а пока нидерландский купец находится в положении «врага моего врага» и должен выступать против погромщиков Василия Шуйского хотя бы для того, чтобы сохранить свою шкуру. Второй голландец, насторожённо зыркающий по сторонам, пока что не вызывает никаких чувств. А вот шляхтич явно расслабился после боя, глядит весело, но без дерзости во взгляде. А что не веселиться? Молод, красив — аж девки ахают, силой и ловкостью не обижен, да и в бою умел. Видно, что сабельная рубка для него сродни азартной игре, где на кон ставится голова, но и выигрыш — жизнь. Долгая ли, краткая ли — до следующей сечи — но жизнь. Из таких вот парней либо друзья выходят, верные до гроба, либо враги с кристально чистой ненавистью в душах, которых не сломит ни страх, ни подкуп, ни пытки. Руси такие люди нужны. А что поляк… Так мало ли их русским царям служило, да и Советскому Союзу? Богдан Хмельницкий, Николай Пржевальский, Константин Циолковский, Константин Рокоссовский и множество других, чьи имена не на слуху…

— Чем торгуешь, негоциант, и где твои товары?

— Я, Великий Государь, царь и Великий кназь Деметрий Иоганновитш, патое лето обретаюсь на Маскве. Торг вёл тканями, та посудою тоброй, та оловом, та метью в листах и кованой, та и литой тош[9]. А паче сего утшилса я у лютей масковских, как способней торг тершать. А сам покупал я шемчуг та меты питьи тобрые, каковых в моих краях отнють не варят, та воск белый, та аксамиты персицкия та антейския. А мяккой рухляди противу указу та пищалей, та селья[10], та книг русских отнють не покупаю.

Ну что же: может и не врёт купчина… Хотя… Пятое лето безвылазно? Он что, купленное впрок засаливает? Я до сих пор представлял торговое дело в эти времена как-то иначе: привёз купец товар, распродался, закупил, чего надо, и домой, свежеприобретённым добром торговать, земляков радовать… Какой смысл в чужую землю корнями врастать? Возьмём на заметочку такую нестыковку.

А пока пообщаемся с ляхом. Читал я, конечно, что «реципиент» мой более, чем тесно с ними общался, и в свите у него, в смысле — у меня они были. Но голландец утверждает, что шляхтич приехал только третьего дня, так что навряд ли успел поучаствовать в войне против Годунова.

— Витаю пана Возняковича! Цо допровадзило тшебе в мой край? — Мои губы произнесли фразу явно по-польски, хотя до вселения в новое тело я на этом языке ни слова сложнее «проше пана», «бимбер» и «краковяк» не знал. Видимо, «включилось» умение прежнего Дмитрия. Раз он скрывался столько лет в Польше — должен бы научиться болтать по-ихнему. Хотя, судя по мимолётной гримасе собеседника, моя речь звучала совсем не идеально. Но раз понимает — это уже хорошо.

И что ещё странней, ответ поляка звучал как бы одновременно на двух языках: польские фразы слышали мои уши, а мозг сразу же без перевода воспринимал их значение на родном языке, причём именно моём родном, а не той архаичной версии древнерусского, которой пользовался здешний народ.

— Здравствуй сто лет, Демитрий, царь Московский! Счастлив видеть тебя воочию, живым и здоровым! Я прибыл к тебе по обещанию моего отца, чтобы служить тебе и твоей царственной супруге в походе на нехристей[11] своей саблей и своим знанием. Воевал я со шведами[12], имея под началом наряд из четырёх полевых орудий, был ранен. Но к тому времени, когда я оправился от ран, круль Жигмунт принялся притеснять исконные шляхетские вольности[13]. Тогда мой отец внял совету пана Микулая Зебжидовскего и послал меня с четырьмя верными людьми, на службу к твоему величеству. Ведомо мне, что на службе твоей ныне много славных шляхтичей, утесняемых нашим крулем, состоит и ты их за ту службу жалуешь и поношений им не творишь, веру отцовскую менять не заставляя. Поскольку всем известно, что ты поклялся на частичке Креста Христова выступить против окаянных османов и постоять за веру христианскую, то быть под твоей рукой не зазорно.

А в Бялыстоке повстречался я с людьми Весента Бремера, которого хорошо знал ещё с боёв против шведов, когда он служил Короне. Бремер нанят был негоциантами с поручением свезти на Москву два воза оловянной посуды. Так вместе и поехали, ибо малым отрядом идти небезопасно. Третьего дня прибыли мы сюда, остановившись у купца Массарта, чья доля была в той посуде.

Прости, царь Демитрий, что не поспели к твоей свадьбе: не ведал я, когда она случится. Но от рода моего прими, государь Московский, мои поздравления и верную службу. Возняковичи добро помнят: если б не ты со своими воинами, погиб бы я нынче от рук разбойников, как пали мои верные люди, защищая своего пана.

С этими словами шляхтич обнажил голову и отвесил глубокий поклон, скребнув снятым шлемом землю.

Похоже, не хитрит ясновельможный: не слыхать в его словах неискренности. Уж я-то на своём веку научился отличать брехню от правды. Ну что же: острая сабля сейчас лишней не будет, а что она из польской стали выкована — то не во вред. Я так понимаю, мы сейчас с ляхами вроде как союзники. Какая-никакая — а всё же родня, славяне. Хотя то, что шляхтич рассказал о клятве драться с турками — это конечно, надо обмозговать… Не тот османы противник, чтобы очертя голову на них кидаться: дед мой, освобождавший Болгарию, много о них порассказал. Злые они в драке и опасные. Да и дикие: русским раненым в Болгарии головы резали, над народом местным измывались так, что ужас. Ну да не до них сейчас: пока что наша задача — не с турками резаться, а у себя навести порядок.