[3] Дьяки (в отличие от дьяконов) на Руси — руководители приказов (прообразов современных министерств) или (думские дьяки) — младшие чины в боярской Думе, которая до переворота Василия Шуйского называлась Правительствующим сенатом на европейский манер

[4] Безместный поп — то есть не назначенный служить в конкретном приходе, а следовательно и не имеющий стабильного источника доходов. Существовали за счёт случайных заработков — от написания писем и челобитных до соборования и отпевания приезжих и просто бродяг. Широко распространённый городской типаж в допетровской Руси.

[5] Такие публикации действительно были и Ртищев вполне мог их прочитать. Поскольку историей он в целом не увлекался, то совершенно нормально, что он путается в деталях. Собственно, автором так и задумано

[6] Ртищев упорно в мыслях именует этого царя кличкой, используемой его врагами, начиная с Бориса Годунова. Так Степана Тимофеевича научили и пока он переучиваться не собирается. Автор придерживается позиции Костомарова, что с житием «рекомого Димитрием» не всё так просто, история сильно запутанная. Но поскольку царь «Димитрий Иоаннович» был побеждён и на этого достаточно прогрессивного (хотя далеко не идеального) монарха навесили все мнимые и действительные прегрешения, для большинства наших современников он так и остаётся «Лже-».

[7] В переводе с корейского — «самобытность, самостоятельность». Национально-коммунистическая идеология, применённая к корейским реалиям, провозглашающая принципы «человек — мера всех вещей», «опора на собственные силы народа» «народные массы являются хозяевами истории» и др.

[8] Почти дословная цитата из жалобы православных дворян в Жечипосполитой.

[9] Марина Мнишек, венчавшаяся на русский престол под крестильным православным именем Мария Юрьевна юные годы провела в г. Самборе (сейчас это на Украине). Ведьмой, естественно, не была (не призналась в колдовстве даже под пытками, когда была схвачена, а впоследствии утоплена (хотя есть легенда о её заключении в монастырь)), однако, воспитанная как ярая католичка, перешла в православие только накануне свадьбы с царём «рекомым Димитрием» (считается, что притворно, также многие уверены, что и не перекрещивалась — что невозможно с точки зрения венчания по православному обряду)

[10] Второзаконие, Главы 13 и 17. В до-никоновские времена, как это ни странно для нас, православные на Руси нередко ассоциировали себя с «народом Израилевым». Иудеев же (кроме приезжих купцов) в Московском царстве вообще не встречалось.

[11] Тут Ртищев помнит неточно. Голод в Кремле в 1612 году действительно был — во время осады засевших в нём коллаборационистов (включая шестнадцатилетнего Михаила Романова, будущего царя, с матерью и дядей), литвинских и польских воинов. Почти все горожане тогда покинули Москву. Однако оба русских ополчения, ведшие осаду, снабжались провиантом в достаточной мере.

ГЛАВА 4

Дмитрий

Головы Большого, чаще именуемого Стремянным, и Сергеевского приказов — встречали наш подсократившийся отряд на полдороге к стене Деревянного города. Были они верхом в сопровождении пары конных стрельцов, вооружённых помимо сабель почему-то не пищалями и бердышами, а луками в фигурных плоских футлярах. Странно, мне отчего-то казалось, что стрелецкое войско — это поголовно пехота, а в кавалерии на Руси служат исключительно разные дворяне, казаки да какие-нибудь русскоподданные татары. Ведь были же они, раз Иван Грозный «Казань брал, Астрахань брал» и только Антон Семёныча Шпака проигнорировал? А Казань без татар — как Антарктида без пингвинов. Не бывает. Татары же — от рождения наездники. Помню, прибыло к нам в кавполк как-то пополнение с Камы — хорошо ребятки воевали, хоть и молодые все. Вот только мало кто из них уцелел. Война…

При виде стрелецких командиров я ощутил резкое раздражение вместе с чувством узнавания. Это мой «сосед», притихший было, вновь попытался активизировать управление телом: «Кирюшка Огарёв да Епишка Сергеев, годуновские последыши! Супротив меня свояку прямили, ироды! Ишь, невесть что о себе мнят, благо — стрельцы их любят! Не то давно б надобно их подале сослать: в Терки, а того лучше — в Тобольский острог. Пусть бы там с самояди[1] ясак имали!».

Смотри-ка, его царское величество «такую неприязнь к «потерпевшим» питает — аж кушать не может», а это никуда не годится. Других стрелецких голов у меня сейчас нет, так что поумерь-ка злость, товарищ самодержец! Тем более, что чем дальше, тем проще мне тебя контролировать. Есть такое умное слово — симбиоз. Явление в природе, где есть ведомый и ведущий организмы, сосуществующие ко взаимной выгоде. А поскольку ты, величество, судя по историческим книжкам, самостоятельно доигрался до пальбы пеплом из пушки — то роль ведущего пусть будет у меня. В силу жизненного опыта, так сказать!

Ну что же, теперь я, по крайней мере, мог узнавать людей, с которыми сталкивался мой «симбиот», а не спрашивать как дурак: «— Ваше имя-отчество? — Марфа Васильевна я!»… Так что будем налаживать взаимодействие с теми, кто имеется.

Приблизившись к нам, всадники спешились и, обнажив головы, с достоинством поклонились.

— Здрав будь, Великий Государь Царь и Великий князь всея Русии Сомодержец, на многие лета! Слыхали мы ныне сполох на Москве, ан пожара-то и нету, и вестника с твоего, государь, подворья не дождались! Не чаяли тебя тут узреть. Поздорову ли прибыл?

Стрельцы нахлобучили шапки и уставились на меня с видом почтительным, но вовсе не раболепным. На колени, по крайней мере, не падали, а то я уж думал, что это здесь повсеместная традиция. Хотя понятно: стрелецкий голова — должность солидная, по привычным мне советским меркам — полковник, если не генерал-майор. Своё достоинство блюдут.

— И вам здравствовать, Кирилл… — в мозгу всплыло: «Григорьев сын» — …Григорьевич да Епифан Сергеевич! Слава Богу, здоров я, и вам того желаю.

Тоже спрыгнул с коня: как-то неудобно беседовать, глядя на людей сверху вниз. Стрелецкие командиры при виде этого снова отвесили поклоны, как-то сразу растерявшись. Видимо, не в обычае Дмитрия было снисходить к людям такого ранга. Не бояре, чай, не воеводы…