[13] Король Сигизмунд III Ваза безуспешно стремился ограничить права сеймов, преобразовать прежние должности в зависимые от короля чины и ограничить своеволие магнатов. В 1606-1609 значительная часть шляхты подняла против политики Сигизмунда легитимное восстание (рокош), одним из руководителей которого стал Микулай Зебжидовский, краковский воевода. К слову, значительное число литвин и поляков, участвовавших как в "Походе царевича Дмитрия на Москву", так и в начавшейся с переворота Шуйских Смуте, относилось именно к оппозиционным польскому королю группировкам, например, печально знаменитый Александр-Юзеф Лисовский вообще был объявлен вне закона в Жечипосполитой. Негативно относившийся к русскому царю Исаак Масса писал: «Дмитрий увеличил титул прежних московских князей, прибавив к нему монарх и непобедимый, что произошло по наущению литовских вельмож, ибо некоторые из них не любили короля и промышляли при благоприятных обстоятельствах подчинить Польшу Димитрию; таково было их намерение»

Степан

Самый страшный хищник — разъярённая Толпа. Именно так, с заглавной буквы, ибо разъярённая Толпа — это не просто множество людей, это Имя Зверя. Сколько ещё проживу — не ведаю, но случившегося в эту субботу вряд ли сумею забыть.

На перекрёсток у мостика через речку Неглинную, где веселила московский люд скоморошья ватажка, подскакали два всадника на ладных, хоть и не слишком рослых маштаках[1], заставив людей отшатнуться к потемневшим бревенчатым тынам. Один из них, горяча своего мерина, заставил того встать на дыбки и хорошо поставленным зычным голосом прокричал:

— Эй, православные! Братие! Измена! Ляхи хотят умертвить царя! Не пускайте их в Кремль! Имайте, бейте воров, хоть и до смерти, а животы их, казну да узорочье пускайте на поток, на то вам — во-о-оля! — И, застыв на мгновение, будто конная статуя, рукой с зажатой в ней тяжёлой плетью, указал вправо, где по-над берегом виднелись двухэтажные терема в городских усадьбах дворян московских[2], дьяков[3] и иных небедных хозяев. Стёпка, мыкавшийся по Москве с прошлого июня, знал, что в таких усадьбах квартируют многие богатые литовские и польские шляхтичи. И если месяца два назад паны не слишком обращали на себя внимание московских жителей… Ну, скажем точнее, обращали внимания на себя не больше, чем знать «отечественного производства», то с тех пор, как на царскую свадьбу массово стали прибывать гости, их слуги, охрана и просто любопытные «из ближнего зарубежья» (куда уж ближе: от Москвы до Смоленска меньше четырёхсот вёрст, а там до кордона, считай, рукой подать) — их стало чересчур «чересчур». Я-то сам к полякам относился при жизни в двадцатом веке неплохо, с учётом взаимных русско-польских трений, а к белорусам, которые пока что считаются «литвой» вообще прекрасно. Но вот владельцу нынешнего моего телесного обиталища паны и пидпанки успели намозолить глаза. Как врагов он их пока не воспринимает: как и его покойный отец-пушкарь юный Степан Тимофеевич — искренний сторонник нынешнего царя, считающий того непогрешимым «ибо Помазанник Господен суть!», а раз паны пока союзники, значит, всё правильно происходит: «Государь не стал бы на врагине жениться!». Вот и переубеди такого… Он сам тот ещё «комиссар» — прямой предтеча тех, кто с наганом в атаку поднимался, а не на Ташкентских фронтах галифе протирал. За невосторженные мысли, похоже, способен пойти сдаваться попам на предмет изгнания беса, то бишь моего сознания. Не дай бог фанатиком вырастет — дров наломает столько, что только держись!

Всадники успели умчаться через мост в сторону Кремля, а вот число окружающего народа как-то внезапно заметно увеличилось. В толпе кляксами зачернели рясы нескольких безместных попов[4], откуда-то подтянулись крепкие мужики с заткнутыми за кушаки топорами, из-за угла вывернулись, пьяно горланя, дюжины полторы бородачей в простёганных тегиляях и при рогатинах… И вот уже на перекрёстке, оказывается, толпятся семь-восемь десятков москвичей. А ведь прошло немногим более пяти минут, вряд ли десять: знаменитых часов на Фроловской башне, которую пока что не называют Спасской, отсюда не видать (хотя сам Кремль вон от, только речку перейти), а наручных ни у кого нет, не придумали их ещё… Народ в толпе глухо волнуется, мужики обсуждают промеж себя новость о стремлении ляхов убить царя: кто-то верит сразу, но большинство, похоже, сомневается и побаивается. Я лихорадочно роюсь в полученных в той своей жизни знаниях, но никак не могу найти воспоминание, чтобы вот так вот, прямо в Москве поляки кого-то из царей убивали. Ивана Грозного вроде бы лекари ртутью отравили — это не из учебника, а из каких-то статей, из «Науки и жизни» вроде бы. Оттуда же — про то, что тот Иван своего сына не убивал, а картина Репина — просто часть пропагандистского мифа, хотя и создана гением живописи[5]. Сына Бориса Годунова убили, но вроде бы не поляки, свои Каины отыскались. Про Петра Третьего и его сына — тоже помню: одного вилкой в почку, кажется, ударили, второго табакеркой в висок. Лжедмитрия[6] тоже убили, но и там без ляхов обошлось: сугубо по чучхэ[7], «с опорой на собственные силы». Полякам тогда как раз сильно вломили, а потом война с ними началась. Ещё Скопин-Шуйский там отличился и Минин с Пожарским ополчение собрали и всех победили. Никогда не интересовался подробностями, разве что кинофильм «Минин и Пожарский» видел. Неплохое кино, но не считать же его за научный источник?

И тут до меня дошло: блин горелый! Да ведь тот тип с плёткой и орал, что надо идти ляхов бить! Выходит, как раз сейчас это всё и происходит, и царя Лжедмитрия уже убили или в данный момент убивают, и война с Польшей начнётся с прочим Смутным временем? У-й-ё-ё-ё… Ртищев, ты влип! Причём влип в историю. Со всеми вытекающими. И шанс, что мы с юным скоморохом сумеем её пережить в живом-здоровом состоянии, похоже, невелик.

Пока я размышлял, толпа ещё немного увеличилась и стала заметно более агрессивной. В руках у многих откуда-то появились солидные колья и довольно длинные ножи: ещё не мечи, но уже и не «перочинники». Москвичей распаляли и «ораторы», особенно старались пара небедно одетых, с саблями на боку — с виду братья или близкие родственники и безместные попы.

Вот в нескольких шагах от Стёпки (и, разумеется, от меня) кликушествует тонколицый долговязый «батюшка» с медным крестом на пол-груди и неопрятно свисающими с рукавов обтрёпанной рясы нитками:

— Православные! Ляхи суть латынцы поганые, литва же холопи их, веру истинную в небрежение ввергающие! На землях их вдоволь всякого зла в законе нашем сталось, насилия Святыни, замыканье Святых Таинств, запечатание церквей святых, запрещение звонить, выволакивание от престола из церквей Божиих попов, яко злодеев, запрещение мирским людям молиться в церквах! Таких насилий не делается и поганскими царями — но и этого мало: рубят кресты святые, захватывают колокола в панские замки. Из церквей делаются костёлы езуитские, имения Церкви Божией данные теперь к костёлам привёрнуты. В монастырях честных, вместо игуменов и братьи, игумены с жёнами и детьми живут и церквами святыми владеют![8] Того же взалкали они для Святой Руси, волхвованиями богомерзкими Государя околдовавши да с ведьмой самборской[9] его окрутив! Ужо восплачет Богородица кровавыми слезьми над поруганием на Руси веры истинной, прострется длань Господа карающая над отступниками да усомнившимися!

Истинно вам реку, православные: выжигайте латинскую погань! Имайте да побивайте до смерти ляхов да литвинов, да воров, им передавшихся! Нет в том греха, ибо сказано: «и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его; твоя рука прежде всех должна быть на нём, чтоб убить его, а потом руки всего народа; побей его камнями до смерти, ибо он покушался отвратить тебя от Господа, Бога твоего!»; «и поступи по слову, какое они скажут тебе, на том месте, которое изберет Господь и постарайся исполнить все, чему они научат тебя по закону, которому научат они тебя, и по определению, какое они скажут тебе, поступи, и не уклоняйся ни направо, ни налево от того, что они скажут тебе. А кто поступит так дерзко, что не послушает священника, стоящего там на служении пред Господом, Богом твоим, или судьи, тот должен умереть, — и так истреби зло от Израиля»[10]!

Очередной порыв ветра от реки вздёрнул козлиную бородёнку «орателя» и на мгновение будто прилепил рыжую волосяную сетку к лицу, закрыв щёки, нос и подбородок. Только зелёные глаза фанатика блеснули по-волчьи. Через мгновение бороду сдуло и внешнее сходство с хищником исчезло.

Кто-то позади злобно заорал:

— На ляхов!

Толпа шатнулась раз, другой — и двинулась вперёд. Материализовавшийся рядом со Стёпкой дядька Глеб — уже без скоморошьей личины на голове, зато с непонятно откуда взявшейся короткой охотничьей рогатиной, дёрнул парнишку за рукав: