— И к лучшему, — буркнул он, и сам отвел глаза.

Я спрятала кисти под мышки, не зная, куда деться. Этот разговор вызвал чувство неловкости, но только у меня. Андрей держался как ни в чем не бывало.

Я вздохнула: что ж…

— Иди сюда, — сказал он, крепко обняв меня. С души рухнул камень. Всегда приятно, когда твою боль видят, пытаются забрать. — Все ведь хорошо, правда? Я ведь здесь.

— Это правда было? Правда или нет?

Пауза.

— Правда.

Он признался. Через силу, но признался. Я оторвалась от него, взяла лицо в ладони, и уткнулась в лоб.

— Что тогда произошло? — спросила я. — После того, как ты ушел.

Опять она…

Андрей вздохнул, выпуская из рук маленькое, горячее тело, и встал. Поискал по карманам сигареты, вспомнил про дочь и вышел на балкон.

Закурил, глотая горький дым.

Лена вышла следом, обняла со спины, переплетая руки на напрягшемся животе.

— Я тебя расстроила?

Горло болело. Промолчал.

— Прости… Пойдем спать?

Сумел кивнуть и ободряюще похлопал по руке. Лена ушла, он докурил, пытаясь расслабиться. Она уже ждала в постели. Андрей нырнул рядом, обнял. Лена лежала спиной, он не видел, но понимал — обижается.

Стиснул крепко за талию.

Вдох-выдох, чтобы совладать с этой хренью, которая происходит с глоткой. Когда он заговорил, речь была мягкой, плавной — только так получилось хоть слово выдавить.

— Я должен был вас прикрыть, помнишь? За госпиталем следили, ты только родила.

— Не рассказывай, если не хочешь, — глухо ответила она.

Он не хотел. Но смирился. Иначе так и будет возвращаться к этой теме, думать, напоминать. Лучше сразу отрубить. Одним махом.

— Меня Шелехов переиграл… Помнишь его? Это он меня душил, в машине. Вот что видели люди Каца. Он меня, считай, убил, Лена. Удавил.

Она перевернулась — у нее было такое серьезное, взрослое лицо, что он против воли улыбнулся. Сильно криво — от нервов паралич пошел вразнос. Губы вообще не слушались, как у инсультника.

Лена смотрела безумными глазами.

— Я о тебе думал.

Она слушала.

— Не хочу это вспоминать, пойми. Я когда с войны пришел… тоже не хотел какое-то время. Потом отпустило. Со временем, но отпустило. Понимаешь?

Он по глазам видел — не понимает. Но Лена кивнула. Не понимала, но была готова принять на веру.

— Я его пришил, — хрипло добавил он. — За тебя, за нее. Можешь его не бояться.

Лена тревожно нахмурилась.

— Прости.

— Не извиняйся. Все хорошо, — он поцеловал ее в лоб. — Спи, Лен.

Теперь она легла по-другому: не спиной, скованная, а щекой к груди, и расслабилась в объятиях. Ее было приятно обнимать. Приятно чувствовать, как сопит. С ней в постели раньше кошмары отступали, и Лена не утратила этого качества. Маленькая… А с ней легче. Она как талисман или… Он вдруг нашел сравнение. Мягкая игрушка. Он спал с ней, как какой-то малолетний мальчишка, сжимающий плюшевого медвежонка, чтобы тот защитил его от ночных монстров.

Разница в том, что его монстры были настоящими.

Андрей дождался, пока Лена уснет и тихо выбрался из постели.

Натянул джинсы. Проверил пистолет — без повода, просто для спокойствия. Снова вышел покурить, хотя в горле после прошлого раза еще першило.

Закурил и облокотился на перила балкона.

Кроны деревьев шумели от ночного ветра. Ветерок трогал обнаженную грудь, живот, и приятно овевал плечи. Он уставился на низкий диск луны. Еще разок затянулся. Пальцы слегка дрожали, но это пройдет.

Скоро всё пройдет.

Уснет, завтра все будет в порядке. Так всегда случалось. Лена успокоится, больше не задаст вопросов, наоборот, будет его беречь, чтобы не напомнить случайно. Так что все срастется.

Последняя затяжка. Он швырнул окурок в темноту.

В постель не вернулся — прошел на кухню. Нашел в холодильнике запотевшую бутыль водки, принесенную вместе с вином для Лены. Налил полкружки. Ноздри резало от острого алкогольного запаха.

Лене бы не понравилось, что пьет.

Но выпьет, расслабится, ляжет — может, быстрее заснет. Проглотил залпом, поморщился и, ополоснув кружку, осторожно лег к ней. Замер, когда заворочалась — не хотел будить.

Водка не помогла.

Андрей лежал на спине и пялился в потолок.