Да, вспылила! А сейчас я и вовсе хочу разреветься от всего услышанного, вернуться в клуб Гордеева, и хорошенько пнуть язвительного Волкова, но и умолять его, чтобы поскорее вытащил меня из этого…

— Что ты устроила? Ты понимаешь, что Виктор теперь начнёт терроризировать моего мальчика? Максим то и делает, что вступается за тебя! Что ты за жена такая? Едва только заявившись на порог, а уже всё портишь! — она эмоционально срывается на крик, обвиняя меня.

Так вот в чём дело — она волнуется за Максима, который сейчас слушает нотации от отца насчёт моего поведения.

— Будь ваш муж повежливее с гостями, я была бы во всём сговорчивой! — стала я припираться.

Нет, я не могла заткнуться. Просто, блядь, уже не могла. Во мне горело, что-то распирало и принуждало спорить и отстоять своё положение. Я терпелива с Максимом, но не со всеми, кто тычет меня носом в мою собственную строптивость, будто в дерьмо.

— Он был вежливым, Ярослава. Не открой ты свой болтливый рот… Как у тебя смелости хватает вести себя подобным образом? Ты делаешь плохо не только себе, а всем нам!

— Я бы извинилась, но не чувствую своей вины, — раздраженно фыркнула я. — Что станется с вашим сыном после разговора с отцом? Он уже большой мальчик и может постоять за себя, — закатила я глаза, зло выдохнув.

— Ярослава! — она больно дернула мою руку. — Прекрати себя так отвратительно вести. Ты не где-нибудь в подворотне, чтобы так развязно разговаривать с людьми. Мы уже твои родственники… К моему большому сожалению.

Она добивает меня окончательно.

— Я тоже не давала согласие на таких ненормальных родственников! — прорычала я. — Хватит меня трогать! Отпустите уже мою руку… — я дернула руку, а её ногти прочертили три полосы по моей чувствительной коже.

Злость настолько неконтролируемая, что моя челюсть болит от напряжения.

— Умолкни уже наконец-то. Не приведи Господь, Виктор услышал бы подобное! — прошептала мама Максима, оглядываясь вокруг, словно у стен есть уши. — Не храбрись, девочка, мой сын ещё тот ягнёнок, по сравнению с его отцом. Будешь и дальше такой грубой идиоткой, поверь, он не посмотрит, что ты жена его сына и выбьет из тебя всю спесь в прямом смысле этого слова!

Я замолчала, глядя в безумные глаза женщины. Я точно отупела, ведь слышать такое от, казалось бы, здорового человека ненормально.

Никогда бы не назвала Максима ягнёнком!

Внутри что-то оборвалось и теперь я поняла очевидную вещь — Гордеевы по мужской линии настоящие родословные тираны, мучители и деспоты.

Внимательней присматриваясь к женщине, которая, кажется, стала успокаиваться, я замечаю старый рубец над её бровью, у виска и ещё один небольшой на губе. Внутри меня словно наступила арктическая мерзлота. Я сосредоточила взгляд на её запястьях, на которых замечаю синяки и тонкие красные полоски, который скрывал ранее задернутый рукав платья…

Её глаза тусклые, а кожа бледная и нездоровая на вид, как если бы она и вовсе не выходила на улицу несколько месяцев подряд.

О Господи…

— Он вас бьет, — констатировала я факт. Маргарита дернулась, как от пощечины, замявшись, пряча взгляд в сторону. — И вы это терпите столько лет?

Я никогда не относилась к тем женщинам, которые допускают домашнюю тиранию добровольно, и я всё ещё цепляюсь за свободу, потому что категорически не принимаю Гордеева и его условия супружеской жизни.

Нужно быть сумасшедшей, чтобы смириться с таким положением. И Маргарита кажется именно такой женщиной — сумасшедшей и смиренной.

— Лучше тебе прислушаться ко мне. Ты должна прийти в себя! Мой муж не прощает такого поведения и хамства со стороны женщины. При встрече с Виктором извинись. Поняла меня?

Конечно, я подозревала, что склонность Гордеева к подобной тирании вызвана чем-то из тяжелого детства или из-за какой-то моральной травмы. Но я даже не думала, что он решил пойти по стопам своего отца, который, видимо, был жесток с женой прямо на его глазах.

На какую-то секунду мне стает жаль Максима, но это чувство подавляется, когда я вспоминаю всё то, что он делает со мной на протяжении уже не одного месяца.

— Вы здесь не по своей воле? — я задала вопрос, глядя на затылок женщины, которая молча обходит комнату, рассматривая идеальный прядок.

— А разве ты здесь по своей? — ставит она взаимный вопрос.

— Неужели за столько лет вы не нашли выхода из подобного положения и терпели насилие мужчины? Это глупо, Маргарита, к тому же безответственно по отношению к себе самой, — поспешила я её осудить, но, когда она подняла на меня свой непонимающий взгляд, сразу же осеклась.