– Куда же ты мог уйти из подсобки... – вслух размышляет Ева, осматриваясь. Кусает губы до красноты, и мне хочется дотронуться до них пальцами, чтобы Ева прекратила истязать себя. И меня заодно.

Почти поднимаю свободную ладонь, но, одумавшись, прячу ее в карман. Второй – сжимаю нежную женскую руку.

– Может, он возле минивэна, – предполагаю я. – Вы же несколько часов там провели.

С улыбкой, которую уже даже не пытаюсь прогнать с лица, смотрю на Еву, пока она неторопливо, словно боится чего-то, направляется к минивэну Адама. Вздохнув, устремляю взгляды на основу рисунка, выведенную на боковой двери. За короткое время! По каракулям тройняшек вместо нормального заказа. И на выходе Ева сотворит такую красоту, которой не будет равных.

А ведь эта талантливая девочка могла бы стать одной из наших главных фишек. Еще бы и Николая поднатаскала, когда тот с больничного выйдет. Ребят бы вышколила. Разумеется, мы не одни можем похвастаться аэрографией. Однако только у нас есть фея Ева.

– О нет, ураганчик, – она вырывает руку из моей ослабленной хватки, обходит машину и приседает за ней, теряясь из виду. – Ну, что ты наделал? Будешь наказан сегодня, – причитает, заставляя меня приблизиться.

– Кр-ласиво, – тычет малыш пальчиком в сторону минивэна, но с моей позиции не видно, куда именно он указывает. Замечаю лишь испачканную ладошку.

– Краска? – уточняю, и Ева превращается в бледную статую. Виновато запрокидывает голову, взглядом просит у меня прощения за сына. – Да что случилось? – не выдерживаю я и огибаю капот.

Становлюсь напротив, смотрю на цветные ручки Владика, одна из которых почему-то сжата в кулачок. Перевожу внимание на машину. И на белоснежном, поблескивающем глянцем крыле четко выделяется… маленькая пятерня.

– Я не успела убрать наполнители для аэрографа, – Ева принимает удар на себя, защищая сына. И это мило, хоть и неуместно. Я ведь не нападаю. – Пока краска свежая, я все уберу, – подскакивает на ноги и протягивает Владику ладонь.

Мальчик пятится ко мне, прячет ручки за спиной.

– А тут что? – наклонившись к ребенку, пальцем касаюсь напряженно стиснутого кулачка. – Покажи, – прошу тихо.

Малыш, в отличие от пугливой мамы, доверяет мне. Слушается незамедлительно. И под сдавленный стон Евы раскрывает пятнистую ладонь.

– Ты откуда их выкрутил? Что это? – охнув, сипло выдает она.

Делает шаг и тянется к ручкам сына, но он доверительно передает свою «добычу» мне. И лишь виновато улыбается маме, потирая пустые испачканные ладони.

– Колпачки с ниппелей, – уточняю машинально и перекатываю их пальцами.

Киваю в сторону залапанных колес минивэна, а сам с трудом сдерживаю смех. Адаму не везет с транспортом. Предыдущий автомобиль – дорогой спорткар последней модели – ему дети расцарапали, оставив «автограф». Поэтому он пошел по принципу: не можешь победить бардак, возглавь его. И для новой машины заранее заказал аэрографию. Однако опять все пошло не по плану – и Владик внес свои коррективы в макет.

– Владислав Игоревич, я сегодня крайне недовольна вашим поведением, – Ева угрожающе упирает руки в бока.

Я же морщусь, услышав, как она зовет сына по отчеству. Словно чужеродное что-то к малышу прилипло. Оторвать хочется и выбросить, но у меня нет на это права.

Не понимаю, почему судьба порой так несправедлива. Моральным уродам типа Меркунова, пропитанным гнилью, преподносит настоящий подарок в виде таких светлых, искренних, исцеляющих жены и ребенка. А у меня последнее забрала.

Впрочем, я необъективно себя оцениваю. Возможно, и правда не заслужил полноценную семью. Проклятый.

– Извини, – шмыгает носом Владик, размазывает слезы, смешанные с краской, по щекам. И я не понимаю, как можно дальше ругать его. Смягчается и Ева, чуть не порываясь обнять сына. – Можно домой? – мальчик вытирает ладони о брючки, оставляя на ткани цветные разводы.

Уныло пятится назад. Невозможно его видеть таким. То, что осталось от сердца, сжимается в груди.

– Стоять, – выпрямляюсь я, сжав клапаны в кулаке, как это делал Владик несколько минут назад.

Не успеваю договорить, как передо мной материализуется Ева, взволнованно всматривается в мое бесстрастное лицо. Пытается считать настроение, оценить уровень угрозы для своего сына. Ее страх и недоверие причиняют почти физическую боль. Но вся буря бушует внутри, а стальная оболочка не пропускает эмоции, как обычно. И лишь я знаю, что творится у меня в душе и мыслях.

– Тимур, не случилось ведь ничего, что нельзя исправить, – произносит она особым, успокаивающим тоном, будто бешеного пса усмиряет. И укладывает ладони на мою грудь.

Хрупкая фея, разве смогла бы она предпринять что-то против меня, если бы я действительно злился? Но, уверен, боролась бы до последнего вздоха.

Усмехаюсь, своей теплой реакцией вводя Еву в легкий ступор. Обхватываю руками тонкую талию, приобнимаю и чуть отодвигаю боевую мамочку в сторону.

– Именно этим мы и займемся, – все еще сжатый кулак касается изящной спинки, и Ева импульсивно прогибается в пояснице. Подается ближе, буквально впечатывается в меня и сама же смущается. – Все исправим. Да, Владик? – выглянув из-за Евы, слегка подмигиваю ему. – Поломал?