Словоохотливый дед утащил Усладу обратно на поварню, напоил мятным взваром с баранками, а заодно понарассказал много всякого о жизни на Венселевом подворье. Сам Мирош, как уяснила княжна из его болтовни, прежде служил в Приоградном гарнизоне, но был по старости освобождён от строевой службы и переведен сперва в кашевары, а позже — в денщики при гарнизонном целителе Венселе. Вместе с ним он и прибыл на Задворки. Лад же с Радостью оказались из местных: их Краса в первые дни по приезде наняла для разных домашних работ. Но если Радка была тёткой в хозяйстве полезной, шустрой и рукастой, то муж её больше ошивался вокруг молодой хозяйки, чем занимался делами. Хозяина подворья Мирош предпочёл не обсуждать, сама же Услада постеснялась спросить, где мастер Венсель пропадает целыми днями: как-то странно жене не знать, где носит её мужа.

Пока Услада с дедом Мирошем беседовали за взваром, Радка выперла-таки за ворота коз вместе со своим нерадивым мужем, а сама вернулась в дом. Пошуршав малость в сенях, она вошла на поварню. Услада увидела на ней поверх волосника кичку и большой тёмный плат, сообразила, что работница собралась за ворота, и поспешила напроситься пойти вместе с ней. Радка весьма удивилась, однако возражать не стала, просто молча протянула Усладе коромысло и два весьма внушительных по размеру ведра. Точно так же она снарядилась и сама, только вёдра взяла ещё побольше: предстояло натаскать в дом воды для питья, хозяйственных нужд и поения скотины. Узнав об этом, Услада тут же увидела перед мысленным взором насупленную няньку, грозно выговаривающую ей: «Грязной работой княжей дочери мараться невместно. Тут без тебя есть кому.» «А вот хочу и буду, — упрямо подумала княжна. — Я, может, желаю знать, чем в моём княжестве простой люд живёт.» И, подхватив свои вёдра, она решительно двинулась следом за Радкой.

За воротами, Услада сразу принялась с любопытством оглядываться по сторонам. Ощутить себя простой девчонкой с коромыслом на плечах казалось ей так занятно, и вместе с тем немного боязно. Всё вокруг словно сделалось ярче и громче обычного, жизнь вокруг потекла полноводной рекой. На другой стороне проулка были видны знаменитые Задворки. Там за деревянным пряслом рядами тянулись крытые камышом навесы, а под ними точно гигантский улей гудел многолюдный торг. В проулке тоже было оживлённо: сновали тётки, до глаз завёрнутые в разноцветные платки, копошились в пыли куры, мальчишка гнал куда-то чёрную козу с колокольцем на шее… Повеселев и взбодрившись, Услада поправила коромысло на плече и поспешила вслед за Радкой окунуться в бурлящий вокруг незнакомый, но такой увлекательный мир.

Козий колодец находился позади торга, у самой опушки леса. Множество едва заметных стёжек сбегались к нему из чащи, а со стороны торга и прилепившегося к нему Задворного посада туда вела хорошо натоптанная тропа. У криницы толпились тётки с вёдрами: многим надо было напоить скотину, но вода прибывала медленно, приходилось терпеливо ждать своей очереди, стоя на припёке. Тётки разбавляли скуку болтовнёй, сплетнями и перебранками между собой.— Ишь, понаехали! — вещала в полный голос рослая тормалка из рода Лося*****. — Пока не было здесь толпы пришлых, воды всем хватало, и не надо было ничего ждать, приходи да черпай.— Ну да, — насмешливо откликнулась пухленькая черноокая девка, судя по цветам на понёве, родом с другого берега Ночь-реки, — тебя послушать, так раньше тут и вода была водее, и трава травее. От чего ж вы, мымры****** занорские, сами себе коней не растите да железо не варите, на торг прётесь?— Вестимо, от чего, — спокойно сказала полянка в пёстрых шароварах и фиолетовом кубельке. — Прежде сидели по норам, ракшасов трусили. А как полянские да приоградские мужики нелюдь приструнили, эти из кустов повылезли и давай тявкать: воды им для наших коней жаль.Лосиха грозно засопела, уперев руки в бока. Вокруг зашептались и захихикали, предвкушая забаву. Но тут кто-то заметил подошедших к хвосту очереди Радку с Усладой.— Ведьма! — громко, зло бросила одна из тёток.Тут же все голоса смолкли, все глаза обратились к Усладе, все взгляды упёрлись в неё с неприкрытой враждебностью. Наконец, кто-то промолвил:— Радка, ты пошто сюда оборотницу привела?И тут же все загалдели наперебой:— Пёсья выродка!— Порченная!— Гнать проклятущую!— Геть отседа, ракшасья кровь!— Пошла вон, не смей воды поганить!— Бей её, бабоньки! Бей!Бросив вёдра, все тётки, без разбору рода и племени, похватали из-под ног комья земли. Глазам своим не веря, Услада воскликнула:— Да вы что? Люди добрые, я как вы, за водой пришла!Вместо ответа первый ком шмякнулся у её ног. Услада обернулась к Радке, надеясь найти поддержку хоть у неё, но та смотрела спокойно и насмешливо, не спеша вмешиваться в назревающую драку. Вот тогда Усладе впервые в жизни сделалось по-настоящему страшно. И княжна совершила то, за что после долго корила себя: она, дочь мудрого правителя и смелого воина, подобрав подол, кинулась наутёк, провожаемая свистом, смехом и комьями грязи.

Её никто не преследовал, но всю дорогу до дома она бежала, не чуя под собою ног. Лёгкий плат давно слетел с головы, растрепались косы. С размаху врезавшись в ворота Венселева подворья, Услада изо всех сил застучала в калитку кулаками. Почти сразу дверь поддалась. За ней стоял дед Мирош. Увидев перед собой заплаканную, простоволосую хозяйку, он не стал спрашивать ни о чём, просто втащил её внутрь, запер дверь и, обняв дрожащую девушку за плечи, увёл её в дом.

Примечания:

* Волосы замужней женщины не полагалось видеть никому, кроме её мужа. Обычной женской причёской были две косы, уложенные короной вокруг головы. Дома носили полотняную шапочку-волосник, а для выхода на улицу сверху надевали кику и платок.** Коник - мужская лавка, представляющая собой большой рундук с плоской крышкой, располагалась она обычно справа от входной двери и украшалась с торца конской головой. В конике хранили инструмент, сидя на нём, обычно выполняли мелкие мужские работы: шорничали, вили верёвки, плели лапти и корзины...*** Паволокой тормалы называли дорогую ткань (часто очень тонкую, почти прозрачную), привезённую из Заизенья и доставленную в Приоградье по Долгому волоку.**** Лагодник - лентяй.***** Принадлежность к роду, положение и старшинство в нём, количество детей - всё это знающий человек мог понять по узорам на запоне и очелье кики, а так же цвету клеток понёвы.****** Мымра - домосед, любитель жить замкнуто. (Ребята, это правда, я ничего не выдумала!)

Во сне и наяву

Дед Мирош сперва помог Усладе умыться, отряхнуть от грязи платье и заново прибрать волосы, напоил горячим взваром из каких-то пахучих трав, и только потом, убедившись, что она перестала дрожать и лить слёзы, принялся выспрашивать, что стряслось. Услада рассказала, как могла, о случившемся у колодца. Выслушав её, старый страж только вздохнул одновременно и грустно, и с облегчением:— Эх… Ну да… Тётки, что с них взять. А ты, голубушка, тоже хороша. Сколько раз говорил тебе честью: не ходи одна за ворота? Лад хоть балбес, а всё ж при нём люди поостерегутся тебя задевать. Тут, вишь, не стольный град Городец, а Задворки, самый ракшасий край. Сторожится народ тех кто с силой играет. Венсель наш вдобавок повадился что ни день на Пустошь ездить. А вокруг-то уж шепчутся. Каждый раз, как его затемно дома нет, думаю: не было б беды. А тут ещё и ты вздумала одна за ворота идти.— Так я ведь не одна, а с Радкой.— Тоже мне, нашла оборону. Радке самой через раз нахлобучить норовят за то, что к магу в услужение пошла. Только того не помнят, как они с Ладом, погоревши о прошлый круг, тут с воды на мякину перебивались да горе мыкали, и никто, кроме вас с Венселем, им не помог. Так что ты того, больше без Лада на проулок не ходи. Радка, понятно дело, дуться будет, но тут уж ничего не попишешь: Лад из себя мужик видный, на него вечно девки с тётками таращатся.

Остаток дня Услада провела в собственной горнице, даже вечерять на поварню не пошла. А чтобы не томиться зря без дела, спросила у деда Мироша, где взять кудель, и засела за пряжу. Привычная работа легко спорилась, нить тянулась из-под пальцев ровно и тонко, а мысли свободно текли своим чередом. «Да, теперь ясно, что здесь так не занравилось Красе, — думала княжна печально. — Только выходит как-то не по-дружески: себя она выручила, а мне весьма подкузьмила… А может, и не было у неё в мыслях зла… А мне, неразумной, впредь наука. Куда полезла, кем себя возомнила? Взлась не за своё дело, да не сдюжила, лишь стыдобы хлебнула. Верно Стина говорит: у всякого своя сноровка. А не умеючи — и ложку мимо рта пронесёшь… Знать бы, что-то там поделывает моя Краса? Вдруг уже опять замуж угодила, за кравотынского княжича? Помоги тогда ему Пресветлый Маэль, бедолаге.» Отложив веретено, Услада заглянула в связное зеркальце, но оно не осветилось волшебным золотом, показало лишь то, что было б видно и в обычном серебрёном стекле.