Уже поздним вечером, совсем в потёмках, княжна услыхала тихий скрип отворяющихся ворот. Встревожившись, она бросила пряжу и подошла к окну. Дед Мирош с Ладом впускали на двор всадника на светло-сером коне. Издали неизвестный сперва показался Усладе похожим на принца из книг, что любила читать Краса: полянский полукафтан очень ладно сидел на его стройной фигуре, а густые тёмные локоны ниже плеч украсили бы любую девицу. Но, понаблюдав за незнакомцем чуть дольше, Услада поняла, что с ним что-то сильно не так. Слишком уж прямо и неподвижно держался он в седле, слишком безучастно замер на месте, когда Лад помог ему спуститься с конской спины. Не заговорил с встречавшими, не погладил коня, даже не переступил с ноги на ногу, пока Лад не потянул его за руки в дом. Словно человек этот был безвольной куклой или прямо на ходу спал зачарованным сном.

Услада соскочила с сундука, подбежала к двери, прижалась к ней ухом и услышала, как на поварне скрипнула входная дверь, зазвучали шаги.— Воды нагрела? — раздался голос Лада. — Поди сюда, помоги мне с хозяина сапоги стащить…Голос откликнувшейся ему Радки прямо-таки сочился едкой насмешкой:— Хозяйку позови. Пусть хоть разок понюхает, чем пахнут мужнины портянки.— Цыц ты, сорока! — одёрнул её дед Мирош. — Не стыдно чушь болтать?Однако Радку уже понесло. Нимало не стесняясь тем, что её могут слышать хозяева подворья, она выдала:— Мне-то чего стыдиться? Я как все добрые люди живу: работу свою исполняю честно, и чужих мужей притом не ваблю. Да только тут уж скажу прямо, Красу можно понять. Что у ней за муж такой, если ему ракшасья Пустошь милее собственного дома? Врать не стану, господин Венсель посаду много пользы делает: воду в колодцах чистит, народ лечит без платы… Да только от Маэля ли его сила? Пошто он кажинный день до ракшасов таскается? Мне б с таким было боязно в одну постель лечь!Дед Мирош, видать, понял, что урезонить разошедшуюся бабу не выйдет.— Слышь, Лад, веди-ка ужо свою дурищу домой. Я хозяина сам обихожу.В ответ Радка громко хмыкнула, резко хлопнула входная дверь, и Лад проговорил виновато:— Звиняй, дед…— Да что уж там. Кой в чём твоя Радка права. Князь, вишь, чаял лучше сделать, когда отправлял Венселя в отпуск на целый круг, да ещё и жениться велел. Думал, видать: отдохнёт человек, поживёт людскими радостями, глядишь, к земному прилепится… А вышло-то совсем наоборот.— А хозяин что, правда ни ракша не слышит и никогда ни с кем не разговаривает?— Нет, ну почему ж? Слышит. Но только когда сам хочет. А что до разговоров… С конём же договориться смог, да и людишки со своими болячками как-то до него достукиваются. Но за то, что твоя Радка наболтала, не боись. Сей миг он вроде как спит, хоть и не по-настоящему: тело тут, а душа где-то по своим делам бродит.— Мне бы так: сам на печи, а душа — в поле, с бороной.— Тю на тебя, дурень, нашёл, на что завидовать! Ты вот, скажем, для чего на Маэлеву ночь к реке идёшь? И на Дожинки, поди, красоваться вместе с женой на люди выходишь? Зачем?— Дык как ещё? Положено.— Кем?— Самим Творцом.— Вот то-то же. Так и сон. Он живым тварям не спроста даден, самим Творцом учинён. Во сне всяка душа Благие Земли посещает, чтоб найти себе там что ей надобно: кому утешение, кому наставления, кому и указания свыше. Те ж, кто сим даром пренебрегают, суть дурни самонадеянные. Я уже раз такое видал, когда служил денщиком при целителе Итане. Тот тоже по молодости чудил, всё мир на свой лад переделывать пытался. Из-за того сперва спать толком перестал, потом и человеческую пищу есть забросил, чтоб не мешала к силе тянуться… Ну так его вовремя вразумили Небесные Помощники.— Ишь ты… Это как же?Лад явно рассчитывал услыхать удивительную историю, но дед Мирош ответил просто:— Как-как… Как всех людей: через болезни и житейские невзгоды. А Венселево вразумление ещё, видать, впереди. Лишь бы не вышло оно слишком сурово. Да ты сам-то иди давай домой спать, иди. Чего здесь прилип?— Ну, добро. Покойной ночи, — со вздохом согласился Лад.— И тебе тож, — мягко ответил ему старик, а потом дверь затворилась снова, на сей раз уже бережно, без хлопка.

На поварне сделалось очень тихо, только слышно было, как дед Мирош шаркает по полу домашними чунями*. Чуть толкнув свою дверь, Услада выглянула в щёлочку. На полу у печи стояло здоровенное корыто, полное мыльной пены и горячей воды. Венсель сидел рядом на лавке, уже без сапог и полукафтана, и неподвижным взглядом равнодушно смотрел в пол перед собой, а дед Мирош хлопотал вокруг него, как, бывало, нянюшка Стина — вокруг самой княжны, собирая ту к купанию.— Эт ничего, — приговаривал он тихонько себе под нос, — эт всё мелочи. Мало ли, что разные малахольные тётки болтают… Вот мы с тобой сей миг вымоемся — и баиньки…«Странно, — подумала Услада. — Почему господин Венсель сидит вот так, словно неживой? Может, перебрал хмельного?» Подсматривать дальше ей показалось неудобным: дед Мирош уже стаскивал со своего подопечного исподнюю рубаху.

А между тем у Услады начали слипаться глаза. С трудом отыскав в сундуке чистую ночную рубаху, княжна переоделась в неё, переплела на ночь косу и поскорее забилась в постель. Кровать оказалась меньше, чем хотелось бы, и уж точно куда жёстче той, к которой она привыкла. К тому же в горнице было прохладно. Кутась в тонкое, колючее одеяло, Услада ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть: всё казалось, будто кто-то её кусает, и слышалась мышиная возня в темноте по углам. Наконец едва слышно скрипнула дверь в горницу. И только тогда Услада вдруг сообразила: а ведь кровать эта предназначена не ей одной! А ну как Венселю взбредёт пожелать от неё то, что причитается супругу? Не чаяла ведь, не гадала, а придётся провести ночь с почти незнакомым мужчиной… Заранее сгорая от стыда, Услада отползла на самый дальний край постели, прижалась к стенке, с головой завернулась в одеяло, сжалась в комок и зажмурилась, чутко вслушиваясь в приближающиеся к кровати шаги: короткие, шаркающие — деда Мироша, и тяжёлые, неловкие — Венселя.

Собравшись с духом, Услада приоткрыла один глаз и выглянула в маленькую щелочку из-под одеяла. Дед Мирош со свечным огарком в руке подвёл своего безмолвного и безучастного ко всему хозяина на кровати, помог ему улечься, задёрнул полог и ушёл. Настала ночь.

Сперва, затаившись в кромешной темноте, Услада чутко прислушивалась к дыханию Венселя. Тот спал беспокойно: вздыхал, ворочался, затем вдруг принялся храпеть… Вот это и сделалось последней каплей. Быстро растеряв терпение, Услада протянула руку, нащупала лежащего рядом и повернула со спины на бок. Храп прекратился. Однако девушка успела заметить, что ничем не укрытый, в тонкой исподней рубахе, её невольный сосед изрядно продрог. «Простудится ещё, чего доброго», — подумала она и накинула на него край одеяла. Правда, оно было не настолько велико, чтобы укрыть двоих, и очень скоро ей самой тоже сделалось холодно. «Ладно уж, — решила она, придвигаясь к спящему вплотную, — Нет тут ничего стыдного, просто будем вместе от холода спасаться.»

Вдвоём, действительно, сразу стало теплее. Венсель, чуть пригревшись, завозился, зачем-то протиснул одну руку Усладе под голову, а другой обнял её за талию. Хоть так лежать было гораздо удобнее, Услада замерла, словно мышь под веником, боясь даже представить себе, что может случиться дальше. «Ой, что же будет-то?» — думала она, боясь даже дышать в полную грудь и вместе с тем сгорая от любопытства: в романах, которые они с Красой тайком от няньки читали вечерами, утверждалось, что ночь в постели с мужчиной таит в себе какие-то невозможные удовольствия. Однако время шло, но совершенно ничего не происходило. Усладе даже сделалось немного обидно: она, молодая и красивая, лежит в обнимку с почти голым мужчиной, а тому вовсе нет до неё дела… А ещё — Усладе стало его жаль. Пожалуй, и впрямь расхочешь возвращаться домой, если никто, кроме старого Мироша, тебя там не любит и не ждёт. И даже одеяло нормальное дать не могут. Вздохнув тихонечко от этой мысли, Услада осторожно, чтобы не разбудить, погладила Венселя ладошкой по груди. А он вдруг шепнул ей: «Спи, птаха. Никто тебя здесь не обидит». Вместо того, чтобы испугаться, Услада почему-то поверила в его слова. Веки её как-то сразу отяжелели, а тело наоборот стало лёгким и невесомым…

Открыв глаза, она вздрогнула от неожиданности. Вокруг не было ни тёмной горенки с тесной кроватью, ни Венселева подворья, ни Задворок с их торгом и людным посадом. Услада лежала посреди полянки в густой траве, а вокруг дышал прохладной свежестью и галдел птичьими голосами предутренний лес. Венсель сидел рядом у костра и помешивал угли. Только костёр был какой-то странный: зелёное пламя почти не давало жара, а дым пах скошенной травой.— Ой, что это? — спросила княжна, осторожно ощупывая свои плечи: исподняя рубаха казалась ей не самым подходящим нарядом для прогулок в лесу, однако холодно почему-то не было. — Я сплю?— Нет, птаха, это я сплю. А ты у меня в гостях, — совершенно спокойно объяснил ей Венсель. — Тебе нравится?— Здесь хорошо. Только… Я бы хотела одеться.Венсель посмотрел на неё, будто впервые увидел, рассеянно моргнул длинными ресницами, потом вдруг улыбнулся и сказал:— Ах да, извини.Из своего волшебного костра он зачерпнул в ладонь немного зелёного пламени и мягким движением бросил его в сторону Услады. На девушку словно набежал порыв тёплого ветра. Ночная рубаха исчезла, уступив место синему блио Красы. Услада чуть нахмурилась, ощупывая плотно затянутые шнурки на корсаже. Венсель заметил.— Не то? — спросил он доброжелательно. — Тогда, может, так?Новое лёгкое движение руки — и блио сменил пышный наряд из элорийской парчи.Услада невольно ахнула, любуясь собой, и Венсель ответил ей одобрительным кивком.— Очень красиво, — сказала княжна смущённо, — но мне привычнее простая тормальская рубаха.— Легко, — ответил Венсель и ещё одним порывом волшебного ветра превратил бальное платье в скромную рубаху с цветочной вышивкой по вороту. — Тебе идёт. Однако нам предстоит поездка верхом, поэтому лучше будет вот так…И уже через миг вместо рубахи на Усладе оказался укороченный полянский кубелёк с шароварами. А Венсель, больше уже не интересуясь её нарядом, обернулся к кустам и позвал:— Ико, Аэлина!Ветви зашевелились, застучали копыта. На поляну вышли две невысокие очень хорошенькие лошадки, золотисто-рыжая и вороная. На лесных скакунах не было ни сёдел, ни уздечек, но Венсель совершенно спокойно запрыгнул на спину одного из них, а второй конёк подошёл к Усладе и слегка подтолкнул её носом.— Я не умею ездить без седла, — сказала Услада жалобно.— Это не страшно, ты научишься, — уверенно заявил Венсель. — Просто делай то, что тебе велит Ико. Он очень умный и добрый конь.Между тем рыжий конёк, предназначенный Усладе, улёгся на землю и приглашающе посмотрел на девушку. «Почему бы и не попробовать? — подумала она. — Это же во сне. Даже если упаду — просто проснусь.»Как только она села на спину Ико, тот поднялся на ноги и мягким шагом подошёл к своему собрату.— А в твоём сне люди есть? — спросила Услада, совсем осмелев.— Конечно. И мы обязательно их посетим. Но сначала надо побывать совсем других местах…

Утром, распахнув дверь в поварню, Лад засунул внутрь свою кучерявую голову и громко спросил:— Эй, дед! А чего это у нас Талисманчик нынче в стойле?— Тише ты, лужёная глотка, — шёпотом прикрикнул на него дед Мирош, с улыбкой кивая на закрытую дверь в хозяйскую горницу. — Не буди.

Примечания:

* Чуни - лапти, вязаные из пеньковой верёвки.

Утро вечера мудренее?

Идрис осторожно понюхал мокрый рукав — и вздохнул с облегчением. То, что княжна сгоряча выплеснула ему на голову, оказалось самой обычной водой. Но теперь уж точно оставалось только идти спать: трубка погасла, табак отсырел, да ещё и промокшая рубаха прилипла к спине, заставляя ёжиться от ночной прохлады. Недовольно цокнув языком, Идрис завернул трубку в платок (тоже мокрый) и двинулся было к казарме. Вдруг тёмная фигура отделилась от противоположного, малого теремного крыльца, и весёлый молодой голос окликнул его:— Эй, горец! Ты чего это у нашей княжны под окошком ошиваешься?