– Вот потому и потерпим. Дождемся доброго часа. Не подумай, что грамота, скрепленная моей печатью, сделала меня навечно подручником московского князя.

Иван Мирославич широко и мягко заулыбался.

На другой день думские бояре имели удовольствие и радость видеть в своем кругу Ивана Мирославича на его обычном месте - ближним к князю.

Глава третья

Прерванная соколиная охота

Ничто, казалось, не предвещало грозы летом 1382 года. Тишина. Переяславль Рязанский не беспокоили ни с какой стороны: Москва по заключении мирного договора не угрожала; со стороны Литвы также не было никаких претензий к Рязани; прочно севший в Сарае после победы над Мамаем Тохтамыш и вовсе не имел никаких причин выказывать Олегу Ивановичу неуважение: он сполна и вовремя уплатил дань.

Правда, некий тревожный знак ещё ранней весной подало само небо, на котором, в восточной части, был замечен хвостатый огненный столп. Знамение возбудило в народе пугающие предположения, но вскоре о нем забыли. Но вот в августе в Переяславль проник слушок: хан Тохтамыш-де осержен на Дмитрия Московского за то, что тот, получив ярлык на великое княжение Владимирское, откупается лишь дарами, но отнюдь не данью.

Верь-не верь, а к сведению прими. Успех на Дону, видно, вскружил голову Дмитрию, и он уже почел себя свободным от уплаты дани Орде, ограничиваясь лишь внешними знаками подчиненности новому великому хану. Чем это кончится? Бог весть...

В канун яблочного Спаса, приняв предложение Едухана потешиться соколиной охотой в его вотчине, Олег Иванович с малым числом бояр (большинство в это летнее праздничное время находилось в своих имениях) приехал в Храпово. В день Спаса крестьяне всем миром гуляли на лугу, уставя длинные столы бочонками с хмельным медом и деревянными тарелями со снедью. Они пели и плясали, а Едухан угощал гостей в саду. В этот час благодушной застольной беседы из Переяславля прискакал окольничий Юрий с вестью: на Волге, от града Булгар до Сарая, ордынцы по приказу Тохтамыша хватают купцов-христиан и убивают их. Захваченные суда с товарами сплавляют вниз, в Сарай. Двое рязанцев сумели спастись бегством - они-то и привезли весть...

"Хитро и жестоко затеял, - подумал князь.
– Видно, Тохтамыш идет на Русь изгоном и не хощет, чтобы кто-либо донес об его походе заранее..."

Велев окольничему возвращаться в город и созывать всех воевод, князь, однако, не оставил застолье, решив весь завтрашний день посвятить излюбленной им потехе - соколиной охоте. Тем паче, Едухан уже подарил ему прекрасного рыжего беркута с огромными крыльями, который будто бы за одну охоту берет по десять волков, и ему хотелось увидеть ловчую птицу в деле.

Князь продолжал пировать с таким видом, будто ничего не случилось, но все уже заметили: в ту минуту, когда окольничий докладывал весть, зраки князя заметались - явный признак беспокойства и озадаченности. И это было действительно так. Конечно, Олег Иванович не сомневался, что новый хан, если он и в самом деле идет на Русь, целью своей ставит наказание Дмитрия Московского за то, что тот уклоняется от уплаты дани. Но это как раз означает: Олегу, союзнику Москвы, придется выставить войско в её защиту. Никакого беспокойства Олег Иванович не испытал бы, будь на месте Тохтамыша любой другой противник. Но против Тохтамыша, во-первых, воевать было небезопасно; во-вторых, претило пожизненным установкам Олега: не препятствовать укреплению законности. Тохтамыш, законный хан, вправе требовать дани со своих данников и вправе наказывать ослушников. И вот Олегу, который в глубине души признает правоту Тохтамыша, придется как младшему брату Дмитрия Московского воевать против того, чью правоту он не отвергает...

На другое утро, отстояв молитву и попив квасу, верхами выехали из ворот. Впереди сокольничий, за ним князь и Едухан, затем все остальные. На двух повозках везли бочонки с квасом, бузой, медом, закусками; на четырех клетки с соколами, сундуки с кожаными перчатками и шелковыми колпачками. Уставленное суслонами снопов сжатое поле сверкало росой на стерне. Ехали в дальний лог, где накануне волки порезали двух крестьянских овец и лошадь. Едухан хвалил подаренного князю беркута:

– Крылья у него - во! В сажень... Задний коготь - в полпальца! Как вкогтится в морду волку - все, конец тому...

Приблизились к лесу, одним краем примыкавшему к заросшему ольхой оврагу. Над лесом взнялась стая воронов и ворон. Сокольничий первым поскакал туда, и вскоре раздался его условный знак - позвал к себе всех. Подъезжая, князь осторожно, рывочками, втягивал горбоватым носом воздух почуял запах крови. В вырубе, меж дубовых пней, лежала гнедая лошадь... горло разорвано, голова откинута, желтоватые зубы в оскале, а в лиловых глазах - заклекший ужас. Два волчьих следа уводили в чащу. Сокольничий распорядился, кому где встать, кому выгонять волков в поле.

Ноздри Олега Ивановича подрагивали, когда он встал на опушке урочища. К седлу привязана подставка с беркутом. На голове птицы - колпачок, прикрывавший глаза. Не видя зверя, беркут не станет взлетать прежде времени. Князь с волнением вглядывался вдоль опушки урочища на залитый косыми лучами восходящего солнца луг, курчавившийся легким туманцем.

Волк, подгоняемый шумом, ором, звуками рожков и дудок, трусцой выбежал из леса, поднял голову. Почуяв опасность, пошел на растянутых прыжках в сторону другого урочища. Дав ему возможность уйти дальше, чтобы он не смог успеть вернуться в ближайший лесок, сокольничий дал знать: "Пора!". Олег Иванович снял с беркута путлище и сорвал колпачок. Птица сильно оттолкнулась от его вытянутой руки, мощным взмахом крыльев обдала его ветром.